MagadanMedia, 22 ноября. Борис Вронский (1898–1980) — не только сподвижник знаменитого Юрия Билибина, первооткрыватель золотых и угольных месторождений, исследователь Тунгусского метеорита, но и незаурядный литератор. В год 45-летия со дня ухода геолога в последний маршрут магаданское издательство "Охотник" начало публикацию его дневников — ценнейших свидетельств Колымы эпохи Дальстроя. Специально для ИА MagadanMedia о Вронском и его книгах рассказывает Василий Авченко.
Борис Вронский в юности. Фото: из открытых источников
Геолог Вронский прожил долгую и насыщенную жизнь. В годы Гражданской войны он в рядах Красной армии дрался против петлюровцев. В 1923 году поступил в Московскую горную академию и вскоре попал на практику в трест "Алданзолото", где познакомился с молодым геологом Юрием Билибиным. Встреча оказалась судьбоносной.
Борис Вронский (слева) на Алдане, 1926 год. Фото: предоставлено издательством «Охотник»
Окончив академию, Вронский по приглашению Билибина отправился на Колыму. Освоение её золотоносных недр только начиналось. Не далее как в 1929 году 1-я Колымская экспедиция Билибина открыла здесь первую богатую россыпь. В конце 1931 года возник Дальстрой — государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы. Уже в 1932 году первые прииски Дальстроя дали 511 кг золота. Через несколько лет порт Нагаево, через который на Колыму везли рабочую силу, оборудование и продовольствие, сросся с посёлками Марчеканом и Магаданом. Так родилась столица Колымского края — город Магадан.
Вронский приехал на Колыму в 1931 году и проработал в системе Дальстроя почти четверть века. Руководил поисковыми партиями, занимал должность главного геолога в различных управлениях треста — на Колыме, на Яне, в районе Охотска. Открыл уголь Аркагалы, месторождения золота на Колыме, разведывал олово в Якутии. Награждён двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Ленина, знаком "Отличнику дальстроевцу". В 1946 году Вронскому присудили Сталинскую премию 1-й степени — за колымское золото.
Геологи Б. И. Вронский, С. Д. Раковский и В. В. Васильев (стоит) после вручения им медалей «За трудовую доблесть». Магадан, 1947 год. Фото: предоставлено издательством «Охотник»
В те годы геолог на Колыме был больше, чем геолог. Билибин, Цареградский, Вронский, их коллеги не просто искали золото — они готовили огромный малонаселённый край к глубокому освоению. Вслед за геологами возникали дороги, строились предприятия и целые города. Вронский — из тех самых корифеев Дальстроя, о которых писал Олег Куваев в знаменитом романе "Территория": "…Мужчины с изрезанными морщинами лицами, сверхчеловеки. Каждый нёс за плечами груз легендарных лет. Каждый пришёл на берег бухты, где сейчас Город (Магадан. — Ред.), юнцом, или ни черта не знающим, кроме веры в свою звезду, молодым специалистом, или вольным старателем, которому стало тесно в изученных районах. Спины их по сей день были прямыми, и каждый, если даже позади числилось два инфаркта, считал себя способным на многое. Так оно и было, потому что любой из этих мужиков прошёл жестокую школу естественного отбора. Они гоняли собачьи упряжки во времена романтического освоения Реки, погибали от голода и тонули. Но не погибли и не потонули. Глушили спирт ящиками во времена славы, но не спились. Месяцами жили на допинге, когда золота требовала война, и не свихнулись…"
В 1955 году Борис Иванович по состоянию здоровья вышел на пенсию и переехал в Москву. В 1960 году в Магадане вышли его записки "По таёжным тропам", в 1965 году в Москве — воспоминания "На золотой Колыме". С юности Вронский интересовался загадкой Тунгусского метеорита (точнее будет сказать — "Тунгусского феномена", поскольку метеорита в районе взрыва болида, произошедшего в 1908 году над эвенкийской тайгой, так и не обнаружили). В 1958 году Вронского включили в состав "тунгусской" экспедиции Комитета по метеоритам при АН СССР. Впоследствии он участвовал ещё в нескольких и в 1968 году выпустил книгу "Тропой Кулика" (минералог Леонид Кулик — один из первых исследователей Тунгусской загадки; в 1942 году погиб в немецком плену).
Минералог Леонид Кулик, 1930-е годы. Фото: из открытых источников
На протяжении десятилетий Вронский вёл дневники. Он использовал их при написании книг, но, понятно, в книги вошло далеко не всё. Сейчас дневники Вронского впервые выпускает в свет, причём без каких-либо купюр, издательство "Охотник" в серии "Открывая Северо-Восток". Ранее в ней выходили воспоминания выдающихся колымских геологов — того же Бориса Вронского, Игоря Флёрова, Виктора Володина, Анатолия Сидорова, Даниила Голоты, Дмитрия Березского.
Уже вышли две книги под общим названием "Дневники геолога". В первую включены дневники 1935-1936 гг. Вторую составили записи 1940-1946 гг. (в 1937-1939 гг. Вронский не вёл дневников — или же они по каким-то причинам не сохранились). В конце 2025 года выходит третий том — дневники 1947-1950 гг. В планах издательства — продолжить работу, так что эта книга — не последняя. "Огромная работа по оцифровке дневников, расшифровке и частичной сверке текста была проведена участниками проекта "Прожито" (руководитель — Михаил Мельниченко) в 2015–2020 годах. Выход дневников был бы невозможен без непосредственного участия дочери Б. И. Вронского Рогнеды Борисовны и внука Никиты Викторовича", — сообщил издатель Павел Жданов.
Если в мемуарах неизбежны ошибки, умолчания и другие искажения, то дневники пишутся "здесь и сейчас". "…Дневники — чрезвычайно специфический и исключительно важный исторический источник… — говорится в предисловии доктора исторических наук Анатолия Широкова ко второй книге дневников Вронского. — Часто историк, анализируя прошедшие времена, может дневниковыми записями современников или подтвердить, или опровергнуть свои выводы, полученные на основании других источников. Дневники… занимают далеко не последнее место в ряду инструментов историка, с помощью которых он реконструирует прошлое".
Матёрый геолог показывает молодёжи, как промывают пробы при помощи лотка. Фото: из открытых источников
Дневники Вронского — настоящие золотые россыпи. Это свидетельства эпохи и территории, оставленные честным, умным, наблюдательным человеком. Они лиричны, поскольку обращены к жене, другу и соратнику — Варсеник Месроповне Вронской. Они изобилуют непридуманными сюжетами ненаписанных рассказов и романов. Они отличаются как от официальных лакировочных описаний золотой Колымы сталинских времён, так и от чернухи перестроечных лет, когда Колыма изображалась лишь самыми тёмными красками и подавалась в качестве фабрики по уничтожению людей. Этот человеческий документ позволяет увидеть жизнь Северо-Востока СССР в 1930-х-1950-х годах более объёмно. Дневники Вронского дополняют яркими мозаичными осколками большую, сложную, разноцветную картину Колымы времён Дальстроя. Судить о которой исключительно по рассказам Варлама Шаламова и воспоминаниям Евгении Гинзбург, при всём уважении к обоим, — значит непозволительно сужать обзор.
Вронский — не только очевидец и участник освоения Колымы. Это человек, наделённый несомненным литературным даром. Надо сказать, что геологи советских лет были не только физиками, но и лириками. В свои полевые дневники-"пикетажки" они заносили вовсе не только то, что предписывалось по работе и по должности. Благодаря этому сегодня у нас есть огромный корпус увлекательных геологических мемуаров: "Колымская землица" Сергея Обручева, "Геологи идут на Север" Иннокентия Галченко, "У истоков Колымы" Андрея Зимкина, "Следы на земле" Германа Жилинского, "У истоков золотой реки" Евгения Устиева, "По экрану памяти" Валентина Цареградского, "В двух шагах от Северного полюса" Николая Чемоданова… Ряд геологов стали признанными прозаиками — академик Владимир Обручев, написавший роман "Земля Санникова", академик Александр Ферсман, автор чудесных книг о самоцветах, знаменитый фантаст Иван Ефремов, уже упомянутый выше геофизик Олег Куваев… В этот же славный ряд можно поместить и Бориса Вронского, хроника повседневности в дневниках которого нередко перемежается стихами. Тот же Куваев хотел написать роман о Билибине и его сподвижниках, но не решался, поскольку сам приехал на Северо-Восток куда позже и многих нюансов времени и места не знал. Романа нет — но есть мемуары и дневники геологов, выступивших настоящими летописцами Колымы. Порой они читаются увлекательнее детектива.
Перелистаем дневники Вронского
23 мая 1935 года, Хатыннах-стан: "…Сейчас в тайге становится довольно опасно. Заключённые наиболее сомнительных категорий, т.[ак] наз.[ываемые] урки, бегут и при случае, конечно, постараются воспользоваться продовольствием, оружием и снаряжением партии. В прошлом году таких случаев было немало. Сейчас, с началом весны, они начинают бежать целыми пачками. Уйти они никуда не смогут и, проскитавшись некоторое количество времени, опять попадут обратно в лагерь…"
2 августа, верховье Сибыгыла: "Сегодня на одной из седловинок наткнулись на следы давно разыгравшейся драмы — старый деревянный настил из жердей и около него кости конские и человеческие. Это, судя по обстановке, пахнет 5–6-ю годами. Несколько дальше старая ржавая банка и измятый костяной гребень".
17 июля 1940 года, Талон (посёлок, находившийся на территории нынешнего Сусуманского района; не путать с одноимённым селом в Ольском районе): "В прошлом году в этом бараке остановилась группа беглецов, которые убили своего товарища и использовали его как фонд для пополнения своих продовольственных запасов. Пару дней они отдыхали, варя суп и поджаривая шашлыки из тела своего спутника. Было их четыре человека. Одному из них пришла в голову мысль: "А не являюсь ли и я такой же взятой про запас скотинкой, как и тот спутник, мясцо которого мы с таким аппетитом поедали". Мысль эта заставила его ночью вернуться на прииск и выдать своих предприимчивых спутников, которые были накрыты, как говорится, "с поличным". Беглецов, конечно, забрали, а изготовленные деликатесы, вместе с остатками, были оставлены в бараке, где и пролежали что-то около года. Когда приехала партия Алейникова и расположилась в бараке, то обнаружила человеческий череп, разные кости, остатки полусгнившей одежды и прочее…"
11 октября 1943 года, Чай-Урья: "Работаем же мы, надо сказать, из рук вон плохо — дико, некультурно, неорганизованно. В погоне за дешёвым эффектом, кратковременным кричащим успехом мы упускаем главное… и потом стараемся выправить наши ошибки ценой величайшего напряжения, ценой нечеловеческих усилий, влекущих за собой напрасную трату людских и материальных ресурсов… Положение с планом… исключительно напряжённое".
12 октября: "Сегодня на прииске Чкалов был поднят самородок весом 9,34 кг — самый большой самородок на Колыме. До этого самым крупным самородком был самородок из россыпи ключа Мальдяк, весом свыше 8,0 кг. Самородок найден рабочим з/к, которому выплачена премия в сумме 9300 рублей, выдано новое обмундирование и предоставлена льгота в части питания и курева".
5 августа 1944 года: "Вообще, убийство из-за куска хлеба вещь очень распространённая на Колыме. Убивают заключённые вольнонаёмных, убивают вольнонаёмные, то есть бывшие з/к, заключённых".
2 июля 1945 года: "Сегодня по радио передавали указ Президиума Верховного Совета о восстановлении отпусков с 1 июля 1945 года, с оговоркой, что для некоторых организаций может быть отсрочка до 1 января 1946 года. Так как во время войны отпусков не было, то, чтобы заработать право на выезд на 5-6 месяцев, надо проработать здесь ещё пару лет…"
8 октября: "Удивительно, как после революции возрос авторитет чёрта. Люди в бога не верят и считают неприличным верить в него, а вот во всякую нечисть верят самозабвенно…"
8 августа 1947 года: "Итак, впереди Магадан — один из четырёх русских городов, с которыми связано упоминание слова "мать" — Одесса-мама; Киев — мать русских городов; Москва-матушка и Магадан — мать его так".
3 декабря 1947 года, Нексикан: "Положение всё ухудшается. Подвоз продуктов почти прекратился, в магазине пусто. На ряде приисков рабочие сидят на половинной норме хлеба, без приварка. А зима только начинается, и настоящих морозов, когда стынет всё, ломается, как стеклянная, резина и летят части автомашин, ещё не наступило. Тяжёлый год предстоит нам, колымчанам".
26 января 1948 года: "Несмотря на то, что t° была –56°, ходьба пешком туда и обратно (~17 км) оказалась довольно приятной. Будучи одет только в телогрейку и лёгкие ватные брюки, я совершенно не замёрз, так как при быстрой ходьбе организм выделяет достаточное для своего обогрева количество тепла. Надо только всё время идти быстрым шагом, не останавливаясь, ибо в противном случае сразу же начинает мёрзнуть нос, который потом уже очень трудно отогреть".
18 апреля 1948 года: "Сегодня прибыла из Магадана эстрадная бригада артистов, которая вечером в клубе дала концерт. Прекрасно подобранные исполнители, все з/к, среди которых вкраплены такие имена, как Вадим Козин… Внешне это маленький невзрачный человечек, на которого время и переживания наложили сильный отпечаток. Лысый, седой, несчастный, он сохранил свой прекрасный голос и с большим чувством, идущим из глубины души, спел песню о Москве — "Золотая моя столица, дорогая моя Москва".
13 мая 1948 года: "Газеты, радио, кино, художественная литература — всё твердит изо дня в день о трудовом энтузиазме, героических подвигах, высокой моральной сознательности, неустанном созидательном труде, а окружающая действительность на каждом шагу преподносит тебе мрачные картины совершенно обратного свойства — лености, упорного нежелания работать, очковтирательства и убогого, нищенского, смрадного существования. Всё здесь держится только на грубой силе принуждения, которая является единственным движущим рычагом во всей этой огромной дальстроевской машине".
9 декабря 1949 года, Нексикан: "Степан уже подготовил машину, разогрев её на костре. Для разогрева баллонов их облили бензином и подожгли. Вообще, варварская операция — пуск в ход автомашины, простоявшей двое суток на открытом воздухе при температуре –50°".
