Сегодня ушел из жизни российский писатель, геолог, первооткрыватель месторождений Александр Александрович Смышляев (16 мая 1952). 4 января для подкаста "Ваши уши" было записано интервью с Александром Александровичем. Вероятно, это последнее интервью, которое он дал. Сегодня удастся опубликовать его.
Светлая память этому жизнелюбивому и талантливому человеку.
— Александр Александрович, Вы родились в Кемеровской области?
— Да. Мама у меня геолог. Роды были тяжелыми — в тайге, но ничего, вот живу до сих пор. Он тоже был геологом, но, как оказалось, несерьезным человеком. Отец нас сразу бросил. Родился у него ребенок — и он тут же ушел, оставив маму одну.
Меня воспитывала мама, а потом дедушка. Он был замечательным человеком. Именно он меня вырастил и дал свою фамилию. Так что я не по отцовской линии. Смышляев — дедушка записал меня на себя.
Дед был казаком, прошел всю войну с 1941 по 1945 год. О нем я потом написал повесть "Записки алтайского конника", которую опубликовали в "Нашем современнике". Так я отдал дань своему восхищению. Дед был действительно замечательным человеком.
Александр Смышляев. Фото: Павел Жданов
— Он тоже геолог был или нет?
— Мой дедушка не был геологом — он был старателем, всю жизнь мыл золото. А вот мама — геолог. В целом у нас семья такая, геолого-старательская. Дедушка — старатель, отец, родной батя, — геолог, мама — тоже геолог, а отчим, который меня воспитал, был горняком, работал в шахте проходчиком. Так что я вырос в горной семье, всегда окруженный этой стихией.
Неудивительно, что и я стал геологом. Сначала поступил в Осинниковский горный техникум — это небольшой городок Осинники в Кемеровской области. Окончил его, затем ушел в армию, а после поступил в Томский университет, где и получил свою специальность. Мне повезло — я выбрал редкие металлы.
В этом выборе не последнюю роль сыграл мой двоюродный дедушка, тоже геолог. Он преподавал полезные ископаемые в Томском институте (в Томске есть и университет, и институт). Хотел, чтобы я поступил к нему, но я решил по-своему — назло ему выбрал университет.
Этот самый двоюродный дед, брат моего дедушки, специализировался на уране и редких металлах. Он говорил мне: "Саша, это нужно Родине, дело важное". Так я и выбрал редкие металлы. В те годы специалистов по этой области было мало, профессия была редкая, востребованная.
Когда я стал геологом, начались командировки. Не буду говорить, в каких экспедициях работал — это не столь важно. Но специалистов, особенно по редким металлам, не хватало. Нас было немного, и мы мотались по всей стране — в Сибирь, в основном в азиатскую часть.
Якутия, Камчатка, Чукотка… Вот так и жил, всегда в дороге.
– Александр Александрович, все это выглядело также как в рассказах Куваева: один на один с природой?
— Да, именно так все и выглядело. Мне нельзя было открыто обозначать, что именно я ищу. Что я ищу? Чего ищу? Формально я работал по золоту, так это и считалось. Но на самом деле…
Я ходил один. Иногда со мной был маршрутный рабочий — обычно это были школьники, которых нанимали на лето. Им не нужно было знать деталей, они просто помогали. Но большую часть времени я работал в одиночку. Я был маршрутным геологом.
Все как у Куваева. Собираешь рюкзак, накидываешь тушенки — и вперед. Идешь, идешь, идешь… Маршрутный геолог — это тяжелая работа, изматывающая. Дни напролет в пути, бесконечные поиски. Официально я искал золото, но на самом деле у меня на груди всегда висел радиометр. Никто об этом не знал. Я шел, шел, шел… и в итоге доходился.
Это было в Сибири. Не буду называть место, но все уже знают — Лоскутниковское проявление урана. Очень хороший уран, фосфор-уранид. Редкий минерал, в котором уран сразу соединен с фосфором. А это уже боевой уран. Из него делают всевозможные вытяжки, и не только… Так мне и повезло — открыть столь ценный, действительно редкий уран.
— А вы помните тот день, когда его открыли?
— Да, я долго был в маршруте. Как сейчас помню — пять дней мотался по тайге, устал до изнеможения. Вышел к реке, но решил отойти немного дальше, нашел большой круглый камень и прилег возле него отдохнуть.
Этот камень потом дорого мне обошелся. Оказался радиоактивным. В итоге — целый год в больнице. Облучение.
Но тогда я об этом не знал. Развел костерок, вскипятил остатки чая — у меня оставалась лишь щепотка заварки и две печенюшки. Нужно было возвращаться в лагерь, и я мог бы дойти, но сил не осталось. Устал так, что решил переночевать на месте.
А утром проснулся и почувствовал что-то странное. Тайга вокруг казалась… не такой. Тишина. Птицы не поют. Деревья какие-то уродливые, особенно пихты — скрюченные, больные. Березы старые, словно застывшие в росте. Что-то было не так.
Я достал радиометр. Включил. И стрелка сразу ушла в зашкал.
Не веря глазам, отошел назад, снова включил прибор и медленно пошел к камню. Стрелка снова бешено рванулась вверх. Отхожу — уровень падает. Подхожу — снова зашкал. Огляделся — рядом еще несколько камней. Подношу радиометр к каждому — и везде то же самое.
Я понял — наткнулся на что-то серьезное. Достал геологический молоток, попытался отколоть хотя бы кусочек. Бесполезно. Камень оказался невероятно твердым — будто железо. Искры летят, но отбить хоть что-то невозможно.
Записал все в дневник, как полагается. Камень не поддается. Отколоть ничего не удалось.
И тут меня охватил азарт. Радость, восторг, даже страх. Я знал — это не просто находка. Это уран. Точно уран.
Александр Смышляев. Фото: Павел Жданов
— Сколько лет искали?
— Девять. Нашел в 1976 году.
— Что произошло, когда нашли?
— Бегом в лагерь. Прибегаю — там наши геологи. Пришлось сразу сказать:
— Всё, собирайтесь. Пойдём. Берите кувалды, отбойный молоток, пневматический. Надо срочно туда вернуться.
До места было далеко, но мы дошли. Отбили куски породы, отправили в лабораторию. Анализы подтвердили — это фосфоруранид.
А за месяц до этого погиб мой отчим. В шахте. Завал. Проходчиком работал. Я его очень любил…
Когда приехала комиссия — вертолёты, начальство, проверяющие — мне задали вопрос:
— Как назовём?
Я не раздумывая ответил:
— Лоскутниковское.
— Длинно, — стали отговаривать. — Может, по ручью назовём?
А ручей назывался Усатый.
Я настоял:
— Нет, Лоскутниковское. В честь отчима. Лоскутникова.
К счастью, комиссия согласилась. Так появилось Лоскутниковское рудопроявление урана. Сейчас оно в стратегическом резерве государства. Очень богатый уран. Пока его не трогают, но когда-нибудь он пригодится.
Брат отчима потом всегда с гордостью говорил:
— О, Сашка, ты мой месторождённик!
А в экспедиции даже стенгазету нарисовали. Карикатуру. На ней горные рабочие в страхе разбегаются — "Уран! Уран!". После моего открытия пришлось вскрывать участок, и туда отправили людей. Рабочие не хотели идти, боялись радиации.
Я действительно тогда сильно облучился. Год в больнице пролежал.
А на той стенгазете всё как было: мужики бегут, а один Смышляев орёт во весь голос:
— Ура! Ура! Ура!
Александр Смышляев. Фото: Павел Жданов
— Вы добились успеха в геологии. В какой момент вас занесло в журналистику?
— Когда геология в стране начала разваливаться — а это был 1989 год — я уже работал на Камчатке, в "Камчатгеологии".
Но писал всегда. Писал ещё с молодости, сотрудничал с газетами, хоть и был внештатным автором.
А когда геология окончательно пришла в упадок, пришлось искать новый путь. Так я ушёл в журналистику. Причём не просто в журналистику — меня отправили в Москву, работать в Кремле у Бориса Ельцина.
— Вы были с ним лично знакомы?
— Конечно. Я ему речи писал. Попасть в Кремль было непросто — проводился конкурс, отбирали лучших. Несмотря на то, что я не профессиональный журналист, а геолог, конкурс я выиграл. Видимо, писал крепко.
В Москве мне выделили комнату в гостинице "Россия". Там и жил, каждый день ходил в Кремль.
Поначалу я просто редактировал тексты, но вскоре Борис Николаевич стал поручать мне больше. Однажды сказал:
— Слушай, Смышляеч… — он всегда называл меня "Смышляеч". — Я лечу в командировку, нужна речь. Давай-ка, накидай.
Сначала я "накидывал", потом стал писать полноценно. Так проработал полтора года. Даже дети — сын и дочка — прилетали ко мне с Камчатки. Жили со мной в гостинице "Россия", вся гостиница их знала.
Время было интересное, но… нас обманули. В главном. И в мелочах.
Нам, кремлёвским сотрудникам, обещали московские квартиры. Однако потом обещания забыли. Квартиры так и не дали.
Тогдашний губернатор Камчатки, Владимир Афанасьевич Бирюков, узнав, что я застрял в Москве без жилья, сказал:
— Санька, ну что ты тут маешься? Ты хороший журналист. Поехали обратно на Камчатку.
И купил для меня профессиональную телестудию.
Так я вернулся на Камчатку, уже не геологом, а журналистом. А затем и писателем.
— Вы с Ельциным выпивали?
— Нет, выпивать с ним мне не доводилось — я был не та фигура, с которой он бы пил, это понятно. Но как человек он был нормальный мужик. Иногда заходил к нам в службу, где мы работали. Подходил, говорил:
— Так, Смышляевич… — он иногда так меня называл, не то чтобы выделял, но обращался по-свойски. — Пойдём выйдем. Я тебе наговорю, а ты напишешь.
Мы выходили, он надиктовывал мне свою речь, я записывал на диктофон. Потом уже дома расшифровывал, редактировал, приводил в порядок.
Ни разу он мне не сказал, что что-то не так или не очень. Всегда принимал как есть.
Но и "спасибо" ни разу не сказал.
Мужики иногда спрашивали:
— Ну что, хоть раз "спасибо" сказал?
— Нет, — отвечал я.
Ну и ладно. Барское это дело.
Зато у меня были кремлёвские корочки. А в те времена Красная площадь была закрыта для прохода, строго охранялась.
Но я помню, как однажды вышел, милиция вокруг, показываю корочки — честь отдают.
— Проходите, пожалуйста.
Про себя думаю: "Ничего себе, вот это я важный человек".
Зайду в ГУМ, который рядом, выпью чаю — и обратно в Кремль.
— А в кремлёвской столовой вкусно?
— Да, между прочим, выбор был хороший. Нормально. Мне нравились пельмени, они там ручной лепки были. И главное, бесплатно берешь. А если чего-то хочешь платного, то, ради бога, там не такие дорогие цены были, и, конечно, выпивка там всегда была. И пивко хорошее, и вино красное, и полусладкое, и сухое.
— Что было дальше?
— Позже я стал журналистом на Камчатке, но моя связь с Кремлём всё-таки сыграла свою роль.
Меня часто отправляли в командировки, а знание английского только помогало. Так я побывал в Америке, в Японии.
А в 1995 году, когда в Японии произошло страшное землетрясение, вмешался Шойгу. Он позвонил нашему губернатору и спросил:
— У тебя есть парень, которого туда можно отправить?
— Есть, — ответил губернатор.
— Отправь его, пусть с нами едет.
Губернатор тогда купил мне телевизионную студию, я уже работал на телевидении. Вот он и вызвал меня:
— Саш, давай мотнись в Японию, сними, что там произошло.
Так я впервые попал в зону катастрофы. Снял репортаж о разрушениях, потом по просьбе Шойгу подготовил материал о том, как Япония готовится к таким катастрофам. Позже — как восстанавливали город Кобе.
Так я начал ездить в Японию регулярно. А потом японские журналисты мне говорят:
— Слушай, Саш, у нас зарубежные журналисты проходят обучение, почему бы и тебе не попробовать?
На тот момент у меня не было журналистского образования, но я поступил в Токийский университет, окончил его и получил профессию телевизионного режиссёра.Тогда я объехал всю Японию.
— Гейшу видели красивую?
— Да. Все телефонные автоматы набиты книжечками с фотографиями гейш.
— Саке вкуснее, чем водка?
— Нет, только горячее саке. Хотя мне больше по душе китайская кухня.
Позже я часто бывал в Китае — так сложилось, что участвовал во встречах русских и китайских писателей. Каждый год бывал там, снова и снова.
А ещё Америка. Америка, Америка... Проехал вдоль Миссисипи.
Хорошо изучил Францию, Японию, Китай, Испанию
— Где больше всего понравилось?
— Мне больше Китай нравится. Вот из всего, что я где бы ни был, а Китай — это Китай. Это всё-таки очень здорово. Это целая империя, это здорово. Харбин — мой любимый город. Люблю его даже больше, чем Петербург, чем Москву
— А что в нем такого, почему, за что вы его любите?
— Центр Харбина русский. Там русские дома, русские люди. Вместе с Николаем Николаевичем Заикой, который сейчас живет в Австралии. У меня в Австралии тоже много друзей, но Николай Николаевич — особый друг для меня. Он перезахоронил множество русских. Во времена культурной революции хунвейбины разграбили могилы русских. Когда происходили эти события в Китае, они уничтожали все, что было связано с русскими, разграбили множество могил.
Николай Николаевич родился и вырос в Китае. У него остался дом отца в Харбине, и именно он начал перезахоранивать могилы, которые были осквернены, выкинуты из своих мест.
Мне повезло познакомиться с ним, и, слава Богу, что есть такие люди, как он. Позже я познакомился с его сестрой, и они все живут в Австралии. Так мы и познакомились. А ещё был один австралийский актёр, правда, он по-русски не говорил и не знал языка.
— Почему вы остались жить на Камчатке?
— Я горжусь своей родиной. Как можно было бы уехать? Нет, конечно, такой мысли у меня никогда не было. Дедушка воевал в Великой Отечественной войне, и я пишу книги о ребятах, погибших на СВО. Как я могу уехать, когда столько всего связано с моей родиной? Это даже странно, что ты задал такой вопрос.
Да, у меня много друзей по всему миру. Недавно общался по видеосвязи с одной писательницей из Австралии. Она русская, фамилия Зимич. Слава Александрович, вот так мы и общаемся. А ещё, например, знаменитая певица Натали из Австралии — наша камчатская. Это дочка моего друга, Евгения Ивановича Морозова. Много наших людей уехали, но я их не осуждаю. Пусть живут там, если так им лучше. Я не завидую. Для меня важно жить в своей стране. Я всегда говорю внуку: "Никитка, не стремись уехать за границу. Люби свою родину, гордись ею."
У меня очень древняя родословная. Например, мой прадед был знаком с Львом Николаевичем Толстым, а моя прабабушка училась в одном классе в Казанском университете с родной сестрой Толстого. Лев Николаевич даже упоминает нашу фамилию, Смышляев, в своих дневниках.
— Вы самоучка, но написали 47 книг, как менялся вообще ваш подход к литературе?
— Я самоучка, конечно, у меня нет специализированного образования. Но что такое самоучка? Писатели рождаются сами по себе. И я такой же. Всегда хотел писать, еще в детстве. Я написал два романа: один о том, как я жил среди индейцев, а второй — о жизни среди диких людей в каменном веке. Мне, мальчишке, так хотелось пережить эти приключения. Я начитался Джозефа Ронни Старшего, вот и вдохновился на создание романа о диких людях.
К сожалению, эти романы не сохранились. Когда я уехал учиться, мама их не сохранила. Я потом её ругал, что она их потеряла, возможно, отец что-то с ними сделал, вынес в гараж или куда-то. В общем, не сохранилось. Но я писал с самого детства. Более того, я хотел поступать в литературный институт в Москве, но геология меня привлекала больше. Поэтому я стал геологом, хотя литературное образование тоже было бы мне по душе.
Геология дала мне гораздо больше. Она стала источником жизни, вдохновения и материалов для моих книг. Я рад, что пошел по стопам своих предков и стал геологом. Это самая лучшая профессия на Земле. Быть геологом — значит открывать не только географию и месторождения, но и что-то большее. Наверное, это романтика, это переживания походов, трудности, которые я прошел.
Мне повезло быть маршрутным геологом. Есть геологи-разведчики, которые работают на шахтах, сидят в забоях, берут пробы, но я был маршрутным геологом, и это совершенно особенная профессия. Ходить по тайге, по тундре — для меня это было счастье. Мне Бог дал такую профессию, и я благодарен за это. Я ходил, искал, бродил. У меня есть любимое слово, как у Куваева, — "бродяги". Мы, геологи, — настоящие бродяги.
Особенно мне повезло, потому что я был уранщиком. Очень редкая специальность. Я ходил один, никому не докладывая, ничего не объясняя. Просто искал. Чего я искал, никто не знал. Считалось, что я ищу золото, а на самом деле я искал радиоактивные месторождения. И, слава Богу, нашел.
Да, вот как раз моя книга, которая вышла в магаданском "Охотнике", называется "Время полярных бродяг", и она посвящена этим людям, геологам, бродягам. Это моё любимое слово. В этой книге о Мифтахутдинове и Куваеве, они тоже были бродягами, хотя, конечно, Мифта не был геологом. Куваев же был геологом, но ушел в писательство. Тем не менее, его душа всегда была нашей, геологической. Так что, да, все мы бродяги.
— С кем бы из них хотели познакомиться?
— Оба мне близки. Но с Куваевым бы хотел водки напиться. С ним было бы о чем поговорить.
— Вы же и не только книги пишете, но и кино снимаете?
— Снимал. А теперь уж кино — это в прошлом. Сейчас только книги. Всё изменилось. После того как появилась студия на Камчатке, я и начал заниматься кинематографией. У меня есть сын Саша, его тоже Сан Саныч зовут. Я его приобщил к этому делу. Он был хорошим оператором и монтажером. Слава Богу, он здоров, а раньше мы с ним вдвоем мотались по всей Сибири, по всей России, снимали фильмы. Но меня всегда интересовала история, поэтому я особенно увлекался Курильскими островами.
Мы с сыном лазили по всем Курилам, Командорам, Аляску проползали на пузе Это вообще для меня было что-то особенное. Жил среди индейцев, и с сыном, и без него, всяко бывало. И вот так повезло мне в жизни — богатая была жизнь. Аляска, Чукотка, Камчатка, Курильские и Командорские острова.
— Расскажите о вашем самом крутом путешествии?
— Курильские острова — это особое место для меня. Остров Пунчу, остров Шуншу, где наш десант выбивал японцев с Курильских островов в 1945 году. Я задумал написать книгу о курильском десанте, и чтобы прочувствовать это событие, я всё исследовал на месте. Это было невероятно. Военный вертолёт доставил меня на одну из старых застав, которая уже исчезла с карты. И мы с ребятами прошли вдоль границы, чтобы добраться до места высадки десанта. Чтобы представить, как всё происходило, я ползал на животе в тех местах, где это могли делать наши солдаты в 1945 году.
Ребята на заставе восхищались моей работой. Говорили, что думали, работа писателя — это так себе. А тут видят, как я ползаю по земле, пытаюсь представить, где и как могли бы стрелять, откуда шла угроза. Молодые пацаны спрашивали: "Дед Саша, ты на пузе ползаешь, а мы тут думали, работа писателя легче!" Но так и должно быть, когда хочешь понять настоящую суть того, что происходило.
— Александр Александрович, у вас такая жизнь богатая, много чего вы достигли, но как считаете, какое ваше главное достижение в жизни?
— Ух, вопрос, конечно, не из лёгких. Главное достижение для меня — это, конечно, мой внук. Да, у меня есть внук, которого я воспитал. Дочка, к сожалению, ушла из жизни, и теперь я полностью занимаюсь его воспитанием. Ему уже 16 лет, он спортсмен, самбист. Поступил в колледж, учится на физрука. Он серьёзный парень, очень здоровый и крепкий. Мать его, моя дочка, ушла рано. Мы с бабушкой воспитываем его с самого начала. Это, конечно, нелегко, но я горжусь им.
Сын у меня тоже молодец. Мы вместе занимались съёмками, создавали фильмы. Он — хороший парень, и, кстати, он стал лучшим телеоператором Дальнего Востока. Это не просто так — его работы подавали на конкурс, и он заслуженно получил такую награду. В Хабаровск мы специально ездили за этим титулом. Но сейчас он работает механиком на рыбозаводе, хотя по образованию он рыбный механик. Он выбрал свой путь.
Я же, как видите, больше углубился в писательство. Живу на даче, у меня небольшой домик под вулканом. Сын иногда приезжает ко мне, ночует здесь, и мы с ним, с внуком, с женой часто встречаемся. Но большую часть времени я всё-таки провожу на даче, где и пишу свои книги. Сейчас пишу о ребятах, погибших на СВО. Это моя текущая работа, и я полностью в этом процессе.
— Вы сохраняете память о них?
— Да, уже семь книг написал. В них я рассказал о многих ребятах. Например, о Егоре Григорьеве — старшем лейтенанте морской пехоты, о Александре Гоголеве — прапорщике гвардии морской пехоты. Также в книгах есть Алексей Лымарев, гвардии старший лейтенант морской пехоты, и Александр Попов — герой России, гвардеец, но из ВДВ, воздушно-десантных войск. Это лишь малая часть тех, о ком я написал.
Недавно в Якутске вышла моя книга о герое России, замечательном парне из Якутии, который также является героем ДНР. Якуты издали мою книгу на своём языке и на русском. В Москве тоже продолжают издавать мои книги о погибших ребятах. Сейчас это единственная тема, которой я занимаюсь. Я всё больше погружаюсь в неё.
Я также много езжу по Дальнему Востоку. Недавно был на Сахалине, в Хабаровске, в других городах.
— А на Колыме вы были?
— Я был в 90-х, у меня же дядька магаданский.
— Каким вы его увидели?
— Прямая улица Ленина, управление "Магадангеологии"...
Я часто заходил на сувенирную фабрику, где мой дядя работал. Он был косторезом, вырезал фигурки из кости. Дядя был замечательным художником, носил нашу фамилию — Смышляев.
Некоторые его работы даже выставлялись в вашем музее. Это были такие милые фигурки, вырезанные из кости.
— Вопрос от предыдущего гостя оператора Дениса Беляева: "Удовлетворены ли вы своей работой?"
— Я вполне удовлетворён результатами своей жизни. Когда придёт время умирать, я перекрещусь и скажу: "Господи, спасибо Тебе за эту славную, тяжёлую, но такую яркую жизнь". И добавлю: "Спасибо, Господи, спасибо! Я не один такой, но всё же мало таких людей, которым довелось столько поработать и по Земле, и по нашей России, и написать много книг, и снять много фильмов. Господи, спасибо Тебе за такую жизнь!". Вот, Дима, что я могу сказать.
— А что бы вы посоветовали молодым людям, которые хотят идти по вашему пути?
— Одно — учиться. Сейчас молодежь как-то не торопится учить языки и вообще учиться. Нет, ребята, надо учиться. В первую очередь учёба — это важно. А потом, когда человек обучен, ему в жизни гораздо проще. Он любопытен, ему всё интересно. Он стремится узнавать новое, искать, путешествовать, задавать вопросы. Я всегда вспоминаю свою покойную дочку Анечку, как она хотела жить.
У неё не сложилось, к сожалению. Но она была такой любопытной, училась на журналиста в университете. Господь не дал ей жизни...
А вот таким и должен быть молодой человек — жить с любопытством. Вот это самое главное: любопытствовать!
— Александр Александрович, а какой вы вопрос зададите следующему гостю?
— Чем он интересуется? Что для него в жизни самое важное? Мне, например, интересно всё. А кто-то сосредотачивается на чём-то конкретном. Я же люблю людей. Обожаю общаться с ними, особенно с солдатами.
Вот буквально позавчера у меня были ребята, морпехи. Один из них ранен — осколок попал в лопатку, прошёл по руке и вышел в локоть. Рана серьёзная, изувечила руку. Но в Москве его собрали, теперь рука вроде бы полуживая. Так вот, они приехали ко мне вчера. Они меня знают, я о них пишу. "Дядя Саша, дядя Саша", — зовут меня.
Мы посидели, выпили немного. До сих пор ощущаю лёгкое похмелье, наверное, разговариваю чуть не в своей форме. Но в целом нормально, перегара нет, всё в порядке. Вот я теперь с этими ребятами и живу, думаю о них. Они уехали, мы хорошо провели время. Вопрос такой — чем, по сути, интересуется человек?
— Пожелания для слушателей, для читателей?
— Жизнь надо любить. Жизнью надо интересоваться. Тогда жизнь и будет прекрасной, интересной. Если человек любит жизнь, интересуется людьми, жизнью вообще, тогда и жить ему интересно и здорово.
Запись сделана 4 января 2025 Дмитрием Андреевым в рамках подкаста "Ваши уши".
