А я иду, шагаю по Москве,
Но я пройти ещё смогу
Солёный Тихий океан,
И тундру, и тайгу…
Эту песню на стихи Геннадия Шпаликова в фильме Георгия Данелии "Я шагаю по Москве" (1964) исполнил 18-летний Никита Михалков. Строчки оказались пророческими: через восемь лет Михалков, уже заметный актёр и без пяти минут режиссёр, попал на Тихоокеанский флот, где ему сполна хватило и океана, и тайги, и тундры.
Зигзаг судьбы: флот вместо кавалерии и стройбата
Никиту Михалкова призвали в армию в 1972 году. К тому времени он успел сняться в ряде картин, включая "Приключения Кроша", "Дворянское гнездо" и "Красную палатку", и окончить режиссёрский факультет ВГИКа. По сложившейся практике его должны были отправить в "мосфильмовский" кавалерийский полк в подмосковном Алабино. Узнав в военкомате, что его хотят послать в стройбат в узбекский Навои, призывник возмутился. Начальник усмехнулся: всё, мол, с тобой ясно, — хочешь остаться в Москве… Из воспоминаний Михалкова:
"Это оскорбило очень.
— Какая самая дальняя команда? — спросил я.
— Во флот! На Камчатку не желаешь?!
— Желаю! — выпалил я, не раздумывая".
Никита Михалков с товарищами по оружию на Тихоокеанском флоте, 1972 год. Фото: из открытых источников
Впоследствии Михалков писал: "…Мне удалось совершенно слиться с моими товарищами по службе… Там не было ни писательского сына, ни московского артиста… …На плацу, в строю, перед старшиной первой статьи Толиком Мишлановым, ты совершенно растворялся в общей массе людей в бескозырках". Рискнём с этим поспорить. Никите Михалкову шёл 27-й год, он уже успел развестись с Анастасией Вертинской — Ассоль и Гуттиэре из романтических фильмов, и сам был почти звездой, к тому же сыном поэта Сергея Михалкова — автора гимна СССР, лауреата Сталинских премий, главы Союза писателей РСФСР. Вероятно, отношение командиров и товарищей к Никите всё-таки было особым — как к советскому Элвису Пресли (тот тоже попал в армию, уже будучи восходящей звездой). Дальневосточная студия кинохроники даже посвятила службе матроса Михалкова отдельный сюжет. Да и сама эта служба оказалась весьма своеобразной.
Старший матрос Тихоокеанского флота Никита Михалков, 1972 год. Фото: из открытых источников
Поход по чубаровским местам: с карабином и блокнотом
Самолёт Ил-18 доставил Михалкова в Петропавловск-Камчатский. Вскоре, освоившись со службой, он получил особое задание — участвовать в агитационном походе по местам боевой славы большевика Григория Чубарова.
С именем Чубарова, устанавливавшего на Северо-Востоке советскую власть, связан один из последних эпизодов Гражданской войны. Огромный Охотско-Камчатский край находился под контролем белого есаула Валериана Бочкарёва-Озерова. Лишь в апреле 1923 года бочкарёвцев разбил в Наяхане (упразднённое село в Северо-Эвенском районе Магаданской области) отряд Чубарова.
Главврач камчатского спортивного диспансера Зорий Балаян предложил партийным и комсомольским органам отметить 50-летие этих событий походом по чубаровским местам. Участники похода, занявшего 117 суток, намотали не одну тысячу километров по Камчатке, Корякии и Магаданской области. Никита Михалков вёл записи, позже ставшие основой его книги "Мои дневники" ("Эксмо", 2016). В армии дневники вести не положено, но Михалков был на особом положении. Отвечая в походе за оружие ("В моём ведении были карабины СКС, ракетницы, цинк с патронами и пистолет Макарова"), он параллельно готовил репортажи для "Камчатского комсомольца" и "Комсомольской правды".
"Мои дневники" ("Эксмо", 2016). Фото:
Кроме Балаяна и Михалкова, в походе приняли участие представитель обкома комсомола Евгений Миловский и корякский поэт Владимир Косыгин, писавший под псевдонимом "Коянто" (в дневниках Михалков называет его "Каянта"). На разных этапах присоединялись и другие.
Зимняя дорога: на машинах, самолётах и собаках
Экспедиция стартовала в конце октября 1972 года. Сразу же начались приключения: "Дорога жуткая… Голый лёд. Наш закомплексованный водитель гнал, как всегда… Нас понесло. Кинуло туда, сюда… — и перевернулись… Поставили машину на колёса, поехали дальше. Не знаю, что меня удержало, чтобы не набить этому супермену морду. Но я удержался. Выпил спирту, и всё".
Мильково, Атласово (здесь Никита впервые задумался: "Куда это меня занесло?"), "сказочное" Эссо… Из записок Михалкова: "…Бригадир молод, но беззуб, остроумен и ироничен. На вопрос, есть ли у них медицинская помощь, сказал, что врачей они не видят, только знают, что в районе есть больница, зато им в ноябре прислали мазь от комаров". О забое оленей: "Жестокое зрелище… Взвешивают, затаскивают головой на врытую в землю бочку и перерезают горло. Кровь хлещет в бочку…". Оленьи языки оказались "изумительно вкусными".
В походе по чубаровским местам, ноябрь 1972 года. Фото: из открытых источников
Усть-Большерецк, Палана… "…Вся жизнь этих людей… убога и гнусна в своей убогости. И в то же время… чистота проникает сквозь всё это. И как возможно всё соединить?" — записывает Михалков. "Много заброшенных поселков. Да и повсюду стоят брошенные дома. Люди уезжают. Посёлки закрывают из-за нерентабельности, даже дороги ко многим из них уже нет. И хотя в одном из них, к примеру, государство отгрохало огромный холодильник для рыбы, школу, ДК и т. д. — всё сейчас брошено".
В Корякии "чубаровцы" освоили собачьи упряжки: "С утра за нами приехали на собаках каюры. Все "в дупель"… Мой каюр, хоть не просыхал, всё время просил водки… Остановились отдохнуть, и неожиданно появилась бутылка. Каюры выпили её мгновенно — прямо из горла, заели снегом, и в дороге все поотключались". В одном из корякских посёлков встретили 1973 год: "В новогодний праздник здесь положено всем жителям деревень (то есть буквально всем — включая грудных детей и глубоких стариков) по бутылке водки, бутылке пива, далее следуют бутылки вина белого и вина красного, коньяк и шампанское… Являются коряки к раздаче целыми семьями, и грудничков несут… Давка адская. Они покупают бутылку, высасывают её "из горла" и снова становятся в очередь".
Инициатор похода Зорий Балаян. Фото: из открытых источников
Из Тигиля летели с приключениями: не заводился Ан-2, лыжи примёрзли к насту. То же повторилось позже: "Два часа мы мучились — толкали огромный Ли-2 по лётному полю к печкам, которые могли отогреть двигатель".
15 января 1973 года Михалков записал: "От похода я несколько уже очумел, говоря честно. Как бы попасть в Москву, и поскорее?". Экспедицию продлили сверх плана, к ней присоединился сын Григория Чубарова — одессит Валентин. Михалкову он поначалу понравился: "Оказался симпатичным толстым человеком…"; "…Выступал хорошо — грамотно и толково". Потом тон меняется: "Чубаров — этакий одесский бич, не более того. Добряк, туповатый шутник, любит анекдоты, выпивоха — словом, ничего уникального". Дальше — ещё резче: "Я уже совершенно убедился, что Чубаров — мудак полный… Если бы ему сейчас дали бы орден Ленина за то, что он сын Чубарова, Валёк ничуть не удивился бы".
Поэт Коянто (Владимир Косыгин). Фото: из открытых источников
Очередной пункт назначения — село Верхний Парень в Северо-Эвенском районе Магаданской области. Туда пришлось несколько дней ехать на собаках: "Мой каюр был бухой и уже два раза падал с нарты… Потом достал вдруг из мешка бутылку, выдул её из горла и тут же вытравил под нарту". В заброшенном селе Михалков нашёл вырезку из "Советского экрана" с польской актрисой Беатой Тышкевич: "Забрал с собой. Бог даст, увидимся — покажу ей, расскажу, где я нашёл этот листок". Запись от 30 января: "Вот она — тундра. Самое жёсткое место, в котором живут люди. Сквозь всё, что на мне было надето, пробивал мороз. Температура воздуха достигла –59 °C. Первый раз в жизни меня мутило от холода". Показались полярные волки: "В белой шерсти, с очень мощной грудью. Очень собранные — не вытянутые, как европейские волки, а клубок мышц!". Карабин оказался в летней смазке и потому замёрз, отгонять волков пришлось ракетницей…
Балаян и Михалков в кухлянках и камлейках. Фото: из открытых источников
Вертолёт доставил экспедицию в Гижигу, затем — в Эвенск. 13 февраля 1973 года Михалков записал свои впечатления о столице Колымского края: "Прилетели в Магадан, он же — "Сталинград"… Встретили нас отвратительно. Никто и ничего ни про кого не знает. Разместили в общежитии… Но всё это ерунда! Главное, тёплый сортир! Машины бегают. А власть как и везде. Даже поражает эта однородность стиля, и внешнего и внутреннего… Ужинали в местном ВТО. То же, что и у нас: <...>, пижоны, артисты…".
Куда более светлые впечатления оставила Ола: "Это совершенно сказочное место! И дорога в Олу умопомрачительная — красы необычайной. Солнце было сумасшедшее. Сверкает залив подо льдом. Сопки снежные и дали неоглядные!.. Выступали в Ольском сельхозучилище. Шикарное здание со спортзалом и тиром в подвале. Масса девушек. Хороши и стройны, а может, это говорит во мне усталость ожидания". Дорога в Олу настроила Михалкова на философский лад: "Этот край был долго… краем сосланных… Лечение жестоким климатом, неволей, изоляцией… Но никакое государство, никакая власть не может справиться с Природой и свободным её восприятием личностью. Наверное, в этом и свобода человека самая великая. Свобода соприкосновения первозданного Божьего мира с миром твоим… Открой глаза — взгляни в эту живую сказку… И почувствуй силу. Силу от сознания близости с этим прекрасным, вечным, независимым. Видимо, это и есть высшая свобода узника".
Никита Михалков и Владимир Косыгин, он же корякский поэт Коянто. Фото: из открытых источников
Наконец поход завершился. "…Радости от того, что вернулся, не испытал… — записал Михалков в Петропавловске-Камчатском. — Уже саднило беспокойство, что отвык от армейской жизни и трудно будет войти в форму, не сорваться… По-прежнему идёт волокита с отпуском. Мне очень нужно в Москву…". По столице и близким он скучал с самого начала. После получения телеграммы родителей записал: "Как же я по ним скучаю! — и уже даже не верится, что где-то есть они…". Запись после телефонного разговора с драматургом Александром Адабашьяном, многолетним соавтором фильмов Михалкова: "Даже не верится, что где-то есть они все — и Москва, и её людные улицы, и вообще всё то, к чему я так привык и что люблю ужасно".
Горячие ключи и газетные отчёты: романтика и официоз
В дневниках матроса Михалкова — и восторг от дальневосточной природы, и горечь от неустроенности здешнего быта, и усталость от официоза. Выступает он уже с неохотой, заметки в газеты пишет через силу. "Парторг — тонкогубый человек, с близко и глубоко посаженными глазами, маленького роста. Физиономия отвратительная. Так и хочется по ней съездить. И главное, ни за что совершенно! Просто так".
Страницы походного дневника Михалкова. Фото: из открытых источников
В дневнике Михалков писал об истреблении рыбы ("…Рыбаки ловят много, но улов не успевают обрабатывать и потому выбрасывают тысячи центнеров рыбы обратно…"), о сплаве леса: "Древесина сплавляется плотами по реке до Усть-Камчатска, а оттуда в Японию… Официально 6% сплавляемого леса давалось государством на утоп. За многие годы дно реки Камчатки просто выстлано этими топляками… Река гибнет". Для газет, понятно, он писал совсем о другом, — сочинял идеологически выверенные отчёты. "Выводя на бумаге строчки репортажей для "Камчатского комсомольца", чувствую себя равнодушным сапожником"; "О, Господи! Как же мне надоело воспевать этот идиотизм! Наверное, именно воспевая, начинаешь ненавидеть по-настоящему"; "С ненавистью пишу для "Камчатского комсомольца". Презираю себя и всё равно продолжаю писать всю эту ложь и фальшь"…
Горячий бассейн в Эссо. Фото: из открытых источников
Горячие источники Камчатки привели Михалкова в восторг: "Это изумительно. Открываешь кран, и какая-то Божья Вода откуда-то льётся". Ещё: "Я разделся. Ноги примёрзли мгновенно к бетонной плите… Я подбежал к воде и влез в неё… Боже мой, какая это сказка! Ключевая, горячая, мягкая вода под нависшими над ней тяжёлыми от инея телеграфными проводами".
Но вот романтическое настроение исчезает: "Я видел этот засранный посёлок Корф и не верю больше в "завораживающую" камчатскую природу. Всё это ерунда. Людей здесь держат деньги. Только деньги…". А потом собачья упряжка несёт Михалкова по тундре, и он записывает: "Вот она, Пенжинская тундра, во всём своем величии, во всей красе. А краса и вправду изумительная. Конца и края нет этой сияющей тундре…"
Никита Михалков на Тихоокеанском флоте. Фото: из открытых источников
"Фактура гениальная": режиссёрское мышление матроса
Даже на флотской службе Никита Михалков чувствовал себя прежде всего режиссёром. Слал телеграммы коллегам — брату Андрону Кончаловскому и Андрею Тарковскому (он, кстати, сыграл в фильме Александра Гордона "Сергей Лазо" 1967 года того самого Бочкарёва, за которым гонялся Чубаров). Писал сценарий "Катушин", который так и не завершил. То и дело отмечал подходящую натуру для съёмок: "Фактура гениальная! Бескрайние снежные, обтёртые ветрами барханы, твёрдые, как камень…". Или: "Меня пригласил к себе зоотехник… Лицо его привлекло моё внимание сразу. Мужественное, красивое, суровое… Вообще, снимать его нужно. Фактурен, похож на Тосиро Мифунэ". Или: "Поехали на аэродром… Вообще, это для Антониони… Но главное — то, что это всё происходит не в Италии, солнечной и белой, а в СССР, с обшарпанными сортирами и умывальниками с сосками".
В яранге. Фото: из открытых источников
В дневнике Михалкова — настоящий "поток режиссёрского сознания": наброски сценариев, зарисовки мизансцен, размышления об операторских приёмах и актёрских ходах. Среди замыслов этой поры были ленты о чубаровцах, корякских пастухах, флотской службе… Они так и не воплотились. Однако фильм "Свой среди чужих, чужой среди своих" (полнометражный режиссёрский дебют Никиты Михалкова; задуман ещё до армии, снят вскоре после "дембеля") не обошёлся без впечатлений от "чубаровского похода". "Увидел в голубоватом соцветии заката и снега маленький хуторок… Это для "станции", — записывал Михалков в экспедиции (имелась в виду железнодорожная станция в "Своём среди чужих…"). Или: "…Подумал о Ванюкине. Когда Шилов приходит к нему, он должен после удара так лететь, чтобы пробить дверь, ударившись плашмя с раскинутыми руками" (Ванюкин и Шилов — персонажи того же фильма, сыгранные Александром Калягиным и Юрием Богатырёвым). "…Если бы не был призван в армию, уже приступил бы, наверное, к съёмкам. И так как голова была занята этим, иные мои наблюдения тут же пытались найти своё место в ткани будущей картины…" — говорил позже Никита Сергеевич.
Никита Михалков в гостях у оленеводов. Фото: из открытых источников
"Страшный вышел "надирон": хроника пьянки и греха
Дневники Михалкова предельно откровенны, изобилуют и матом, и всяческой "чернухой". Много места занимает описание возлияний — может сложиться впечатление, что участники похода не просыхали.
"Легли спать, а утром я сбегал, принёс три бутылки, и завелись опять. Пошли на реку ловить гольцов и водку пили прямо на льду. Стреляли в цель из мелкашки".
"Словом, страшный вышел "надирон". Семь человек выпили шесть бутылок спирта… А дома снова сели "продолжать", и нарезался я ужасно. Ой, мамочки! Что я говорил изумлённому пьяному секретарю!"
"Кончился вечер вообще странно. До двух часов ночи в районном отделении милиции мы с начальником, голые по пояс, до потери сознания играли в пинг-понг на патроны. Полный сюр! Мат стоит, шарик стучит".
В Чубаровском походе. Фото: из открытых источников
"…Пришел второй секретарь райкома партии Толстых Юрий Владимирович… Разговорились, выпили спирту… Второй секретарь наш в какое-то мгновение отключился вовсе… На попытку уложить его спать ответил ударом Жене "по шарам". Я заволок его в спальню, и два часа мы с ним боролись… Я придавил его в углу и так вынужден был держать минут тридцать… Короче, спать мы уложили его уже в обмороке. Ох, кошмар!"
"Напился я ужасно. Не ел ведь ничего. Помню, пили и ловили рыбу. Боролись между собой на снегу. Потом какие-то провалы… Потом на улице рычал на меня ужасно и лаял большой пес. Кончилось тем, что я залез к нему в будку и мы с ним целовались…"
"Зорий облил спину Козлова спиртом и поджёг. "Козёл" загорелся, как стог сухого сена. Кошмар! Все тушили Козлова…"
Никита Михалков на ТОФ. Фото: из открытых источников
"Косыгин нарезался и всё пел украинские песни. И приставал к жене главврача, похожей на жабу".
"Вечером Володя напился. Как всегда, мы уложили его, но спать он не хотел… Дали ему ещё, как в Новый год… Но всё-таки потом пришлось связать… Проснулся Володя. К тому времени его уже развязали. Он проспал часов пять, но совершенно не протрезвел… Я не выдержал и въехал Володе по зубам, но так — профилактически. Не сильно. С этого момента началось три часа ада. Я сидел на Володе, а он орал и вырывался… Утром "поэт всея Корякии" попёр было на нас, но я ему сказал, что если он будет ещё так себя вести, его выгонят из Союза писателей… Бедный, опухший, трясущийся, он притих и… заплакал. Как же он плакал ужасно!"
Встречаются истории другого рода: "Потом мы вернулись, а Балаян пал. На лётном поле под прожекторами лишил Аллу иллюзий". Или: "Пришёл, а у него две эвенки. Сели, потрепались и так далее. Словом, в ночь эту я пал. На шкуре медведя". Или: "Вечером было "падение" — прямо в райкоме, с дежурной по райкому. Довольно всё было пошло. Подробности в устном пересказе".
После дембеля: кино и политика
В те времена на советском ВМФ служили три года, но имеющие высшее образование — только год, поэтому уже в 1973 году Михалков демобилизовался. "Я летел в Москву… Была у меня с собой фляжечка со спиртом… Это был ещё не официальный дембель, а всего лишь отпуск. Правда, я его воспринимал уже как некий "отпуск-дембель". После него мне предстояло дослуживать что-то около месяца, но с согласия моего командира на Камчатке… я мог дослужить в московском полуэкипаже и демобилизоваться оттуда".
Характеристика на Н. С. Михалкова. Фото: из открытых источников
В том же 1973 году Михалков второй раз женился. Уже в 1974 году на экраны вышел истерн "Свой среди чужих…". За ним последовали "Раба любви", "Неоконченная пьеса для механического пианино", "Пять вечеров"… Впоследствии Никита Михалков (наряду с Евгением Гришковцом и Ильёй Лагутенко он входит в число самых знаменитых матросов ТОФ) называл службу на Камчатке счастливым временем. "В ответственной несвободе есть… особая прелесть. В армии я научился терпению, научился доходить до конца во всём, что начинаю. Да и масштаб своей страны… нужно ощущать физиологически, а не только водя пальцем по карте… Армия… меня научила тому, что в любой ситуации нельзя опускать руки. К примеру, я люблю комфорт. Но, отслужив своё на Тихоокеанском флоте, точно знаю, если прижмёт — могу спать сидя, стоя, могу есть любую гадость, могу вообще не есть". По примеру отца Степан, сын режиссёра, тоже отслужил на Дальнем Востоке — в морских пограничниках.
Никита Михалков и Зорий Балаян в музее Паланы. Фото: из открытых источников
Никита Михалков стал знаменитым режиссёром и актёром, народным артистом, лауреатом Госпремий РФ, полным кавалером ордена "За заслуги перед Отечеством". Зорий Балаян (р. 1935) в 1974 году переехал в Ереван, где стал политическим и общественным деятелем, публицистом, заслуженным деятелем культуры Армении, выступал за армянскую принадлежность Нагорного Карабаха. Владимир Косыгин, он же Коянто (1933-2012) — заслуженный работник культуры РФ, лауреат ряда премий, кавалер ордена "Знак Почёта". В 1989 году избирался депутатом Верховного Совета СССР, позже работал советником губернатора Корякского автономного округа.
