Интервью с магаданским художником, путешественником, фотографом Александром Шафрановым. Родился на Колыме в 1960 году. Работал с 16 лет автослесарем, плотником-бетонщиком и монтажником. Что не так с Ван Гогом? Как повлияли на творчество поездки в Европу, Азию, Америку? Чтобы у ребенка развивать вкус, кого стоит показывать ему в самом начале?
— Вопрос от предыдущего гостя, гончарного мастера: Какой у Вас был первый рисунок?
— Это был портрет соседской девушки, нарисованный маслом. Брат подарил мне четыре масляные краски, которыми я рисовал портрет. Я загрунтовал кусок фанеры и попытался впервые изобразить портрет.
Сосеская девочка. Фанера масло 1976 год.. Фото: Александр Шафранов
— Потом Вы подарили этот портрет ей?
—Нет, они потом куда-то уехали. Портрет до сих пор находится у меня дома.
— Получается, вы самоучка?
— Да, начинал сам с помощью брата, который был художником в местном клубе. Потом я поступил в Московскую художественную академию. Брат старше меня на восемь лет, и он учился у отличного педагога. Учитель был бывшим зеком, сидевшим на Колыме. Он как раз был художником в том клубе, где мой брат помогал что-нибудь красить.
— Много ребят занималось в этом клубе?
— Нет, это была клубная работа, и пускали туда только художников.
— Получается, туда Вы прорвались только благодаря брату?
— Да, иногда брат приводил меня туда, а я рисовал. В дальнейшем стал рисовать самостоятельно.
— В мастерской царила творческая атмосфера, или из-за учителя-зэка она была напряженная?
— Нет, он был хорошим человеком. Он совершил неумышленное убийство, за что его посадили. Потом отсидел срок, воспитывал сына один. Был очень грамотен, рисовал на глаз огромные афиши для кино, это было очень сильно.
— С тех пор Вы бывали в Берелехе?
— Да, я был там прошлым летом. Мы ходили в горы, хребет Чёрго. Там осталось несколько сотен человек, все разрушено. Сейчас пытаются людей расселять, мой дом уже снесли.
Александр Шафранов. Фото: Павел Жданов
— Что Вы почувствовали, когда увидели свой дом снесённым?
— Думал: ну снесли вы дом, а березы-то зачем нужно было сносить? Отец посадил березы в огороде, я приезжал каждый год на них смотреть. Они снесли их вместе с домом. Я приезжаю туда иногда, так как там похоронены мои родители. Сейчас там уже никого не хоронят. Одноклассник мой бывший живет в Берелёхе, я его последним из могикан называю.
— Когда Вы уехали из Берелёха?
— Мы уехали в 95-ом году, когда начались лихие 90-е, и всё начало валиться. Тогда я переехал в Магадан. По сути, это мой родной город, я часто приезжал сюда на разные выставки, потом перебрался и как будто не ощутил особых изменений. Окунулся в свою среду.
— Тут и художников было много?
— Да, тогда было много художников. Это сейчас кто умер, кто уехал. Тогда по мастерским ходили, мастера хорошие были.
— У вас больше соревновательная атмосфера была, или товарищеская?
— Нет, соревновательной атмосферы не было. Были дружеские отношения, но не со всеми, конечно. Всегда общаешься с близкими по духу и по тематике.
— Наверное, вам ближе всех Валерий Цирценс?
— Если говорить о картинах, то не очень, а по-человечески — да. У нас абсолютно разные взгляды на всё это.
— Да, он довольно яркий.
— Да. У нас разные поколения, он старше меня почти на пятнадцать лет. Но мы сдружились и хорошо общаемся на любые темы, понимаем творчество друг друга, хоть мы и абсолютно разные.
— Кто Вам ближе всех по кисти из наших художников?
— Николай Бызов, он был председателем союза художников в своё время. Одно время на Чукотке работал, потомв Магадане. Был одним из поморов, настоящим, путешествующим: ходил на яхте в море. Николай сделал первую выставку на Аляске, и американцы впервые увидели работы магаданцев.
— Это когда начались эти перелёты дружбы?
— Да, это был 1991 год и первый рейс был Магадан-Анкоридж. Потом они стали городами-побратимами. Потом американцы привезли сюда отличную выставку. Тогда наши работы были в Анкоридже, а они к нам привозили свои. Сейчас потихоньку стали вытаскивать картины магаданских мастеров в стиле соцреализма из краеведческого музея. Мы долгое время бьёмся, чтобы в Магадане создать художественный музей и вытащить из запасников сотни работ.
— Охотник собрал в книге "Картинный город Магадан" много работ?
— Да. Не знаю, почему в городе нет такого места, не достучаться до наших властей. Краеведческий музей может делать выставки, но это не художественный музей. В одно время он взял на себя миссию закупать художественные работы. Вот они там копились, и сейчас там очень много запасников, много великолепных произведений. Поэтому в городе можно открыть художественный музей с этими работами.
— То есть, по сути, не дают помещение?
— Да, его же нужно строить.
— На Ваш стиль повлияла трасса, Берелёх и походы?
— Да, я вообще природный человек. Люблю в горы ходить и, естественно, мне это больше по душе. Мой географ и люди, которые были там в своё время, много сделали для того, чтобы наставить меня на путь истинный.
— То есть, учитель географии занимался живописью?
— Да, но он рисовал немного. Он больше был горным путешественником, таскал нас по горам. А это и есть одно из главных свойств: умение видеть. Если человека научили видеть, это самое главное.
— А как он научил Вас видеть?
— Он великолепно фотографировал, делал чёрно-белые фотографии. Всегда говорил нам смотреть вокруг, когда куда-то идем. Однажды он увидел камень, сел и ползал вокруг него полчаса. Все смотрели и думали: что он делает, что за ерунда такая? А это и есть любознательность, наблюдать явления. От этого и складывается умение видеть. Это одно из главных — не техника, ничего. Художник этим и отличается от других — умением видеть.Художник останавливается там, где другой просто пройдет мимо.
— Получается, такому невозможно научиться?
— Нет, это верно лишь отчасти. В училищах, например, есть такой предмет: рисование по представлениям. Тебе говорят: ты понаблюдай природу, а потом придёшь и попробуй изобразить это по памяти.
Александр Шафранов. Фото: Павел Жданов
— Ваш учитель географии брал весь класс и тащил в поход?
— Нет, он брал тех, кто это любили. Кому нравилось, те и шли. А потом уже шел естественный отбор. Кого комары достали, тот в следующий раз не пойдет, кто стойким был — шел в другие походы. Он был интересным человеком.
—Как его звали?
— Олег Сергеевич Головин. Он первый написал учебник географии Магаданской области. У него было три издания, последнее было в 2011.
— А Вы помните первую вылазку с ним?
— Конечно помню. Это был поход на гору Марджот в Сусумане.
— Да, в Сусумане говорят: чтобы стать настоящим сусуманцем, нужно туда сходить.
— Да, верно.
— Сколько вас было человек в группе в том походе?
— Человек семь, наверное, было.
— И все художники?
— Нет, разные были. Какие тогда художники, мы еще мальчишками были.
— Ну если человек рисует, он ведь уже художник?
— Да ну, нет.
— У нас сейчас каждый второй — художник
— В царское время, например, это звание нужно было заслужить.
— А как его нужно было заслужить?
— Закончить художественное училище, где присваивалось звание художника. Там ещё и степени присваивались.
— И зарплата, соответственно?
— Да, были какие-то вознаграждения, делали дипломные работы на золотые и серебряные медали. Тебе выплачивалась определенная сумма и, например, поездка куда-нибудь в Европу. К примеру, поездка в Италию полностью оплачивалась.
Александр Шафранов. Фото: Павел Жданов
— А.Мягков рассказывал нам, как ездил в Италию и искал вдохновение. Были ли у вас такие поездки в Европу, Азию, Америку?
— Нет, такого у меня не было. У меня была поездка на Шпицберген, которая очень сильно на меня повлияла. Там у меня была другая миссия, с фотоаппаратом. Это была коммерческая история, снимали фотоальбом. Естественно,я был в Норвежской художественной галерее Лонгерии. Очень сильно на меня подействовали эти краски.
— В каком плане, в положительном?
— Конечно, да. Пейзажи в стиле американского художника Рокуэлла Кента. Пейзажи такие чистые, краски. Арктические льды, гигантские заливы, где прозрачность воздуха такая, что смотришь на 200 км и ничего не видишь, кроме гор. Никакой дымки.
— Как Вы для себя разграничиваете живопись и фотографию? Если Вы, в принципе, рисуете здесь светом, а там красками.
— А я фотографию называю светописью. Это старорусское название нашей фотографии. В царской России она так называлась.
— Это по-гречески названо, верно?
— Да, по-гречески назвали фото, свет, графика. Фотографика. Для меня она как дополнение, я не могу их разделить. Краски — это другое, это цветовые вибрации. Фото — тоже другое, это запечатлеть себя в этом моменте, фактически документально. Я ездил фотографировать в артель, снимал для них кино, и открыл там для себя фото по-другому. Типажи, лица людей, которые золото добывают. Это совсем другое. А пленэр, воздух — это полное погружение и расслабление. Ты творец, можешь импровизировать и что-то придумать или поменять.
— Мы обсуждали с одним из наших предыдущих гостей, что искусство помогает развивать рефлексию. Что Вы думаете об этом? Действительно ли это так, или можно обойтись без искусства?
— Думаю, для каждого существует своё предназначение. Если природа дала тебе талант, надо его использовать максимально, пытаться стремиться достичь чего-то. Это бесконечный рост, он кончается только, если сам не остановишься и не задвинешь себя на Олимп. А так это постоянная учеба.
— Вы говорите именно о восприятии?
— Да, а это и есть совершенствование всего, начинаешь понимать тонкие вещи через искусство. Цели, когда себе ставишь найти тему, которую хочешь раскрыть. Если ставишь высокие задачи, как художники в свое время. Некоторые оставались на этом уровне, когда писали вельмож, известных людей. Пустые портреты, зарабатывали деньги, и им было прекрасно. Другой говорил: а что мы пишем так? Нужно отображать жизни простых людей. Исторические моменты всевозможные, с Иваном Грозным, с Суворовым. Есть художники, пишущие на исторические темы, это очень сложно. Нужно понимать, какие были одежды в то время; это же огромная работа, погружение. Не просто взять и написать какого-то мужика с мечом. Так смотришь: рисуют в кольчуге древнего мира, а у него меч средневековый.
— Это не каждый ещё заметит.
— Ну да. Есть такой художник Нестеренко, у него была грандиозная выставка в Манеже — посмотрите. Он еще тот мастерюга: делает огромные полотна на тему Ледового побоища, на тему войны. Он закончил академии художеств в России и Америке. Человек с сумасшедшим образованием. Огромные залы, несколько сотен картин, и их никто не показывает. Все показывают гвозди какие-то, вот это интересно людям. Еще не понимаю, зачем делают смешанные выставки? Например, кто-то пишет в стиле Айвазовского марину, а рядом вешают какой-нибудь экспрессионизм. Они настолько разные, и их нельзя вешать рядом, потому что одна убивает другую. Я считаю, что живопись — это вещь визуальная. Она поэтому так и называется, от "живо писать". Она призвана дарить эстетическое наслаждение человеку. Не думать, что там хотел сказать кто-то и что-то. Говорить он может, как угодно, можно и роман написать в таком случае. Почему на современных выставках мало людей? А в Третьяковку заходишь — люди все время там ходят и будут продолжать ходить. Потому что люди там грамотные. Это традиции, преподаватели. Это целая школа искусства. Истинное наслаждение получаешь, когда смотришь, как выстроена композиция. Там нет ничего случайного, картина грамотна по цвету, по тону. Мазки расположены как положено. Смотришь на мастерство художника. Почему говорят "мастерская"? Значит, там работает настоящий мастер. А мастер — это кто? Тот, кто делает это мастерски. Удивляет именно мастерство. Оно должно удивлять. Почему люди восхищаются Айвазовским, волнами? Люди удивляются от того, как можно было изобразить воду. Он — мастер дела.
—Но здесь требуется мастерство и от зрителя?
— А это уже как тебя воспитают в семье.
— Как воспитывать ребенка? Давать ему смотреть академические рисунки?
— Пробовать, водить на выставки.
— У вас, наверное, в Берелёхе не было Третьяковок?
— Нет, ошибаетесь. Там было очень много грамотных людей, которые могли преподавать. Я был в свое время удивлен, что даже среди зеков там такие были люди. Один был зек, он был дирижёром академического театра, например. Другой был директор какого-то русского музея. Люди были грамотны и образованы, как и педагоги.
—То есть, только через общение с ними?
— Да, естественно. Ну и старались выставки всевозможные организовывать, в том числе детские. Даже где-то в заброшенном прииске, везде. У нас только в Берелёхе было два клуба, кинотеатр. В Сусумане вообще было четыре кинотеатра.
— Чтобы у ребенка развивать вкус, кого стоит показывать ему в самом начале?
— У меня нет топа, их очень много. Представьте, если снимать фильм о художниках, каким большим он получится. Например, Верещагин Василий. Он погиб вместе с адмиралом Макаровым, писал натуры на корабле. Корабль налетел на мину, и он погиб вместе с кораблем. Он оборонял фронт в Туркестане, писал с натуры, имелдва креста. Представляете себе, какая личность? Когда его отправили второй раз к императору на награждение, он ответил, что ему некогда, нужно писать картины. Это, как если бы сейчас президент вызвал вас к себе, чтобы вручить Героя России, а вы бы ответили бы ему такое. У него есть потрясающая картина "Двери Тамерлана". Он писал огромные холсты на военную тему и был очень настоящим. Помимо Верещагина много таких талантливых художников, например, Врубель. У него совершенно другое творчество: фантазии, романтика, размышления. Он космический художник и выделяется на фоне других, его тоже можно рекомендовать. Я люблю читать переписки между художниками. Савва Мамонтов принимал все время у себя в гостях разных художников. У него бывали и Врубель, и Репин, и вот они между собой все общались. Там бывал и Коровин, и вот однажды беседовал он с Мамонтовым, а тот ему говорит: представляешь, Репин нарисовал мою жену, а Врубель посмотрел и сказал, что Репин совсем рисовать не умеет. А Репин, наоборот, Врубеля не понимал, что это за демоны у него, выдумки какие-то. Два гения не понимали друг друга. Репин — это глыба земная, а Врубель — глыба духовная.
Пик Свободной Кореи. х.м. 2009 год. Посвящается погибшему другу Сергею Крамареву. Фото: Александр Шафранов
— То есть, это нормалью, если какие-то высокие шедевры могут нам не нравиться?
— Конечно, это ведь предпочтения. В целом, искусствоведы и люди, которые разбираются, скажут, что это настоящее.
— Зачастую ведь нужно знать подоплеку определенной картины? Что она пережила, может, её однажды спасли. Тут же, как и с перфомансами, ты не можешь сразу понять, что перед тобой, не ознакомившись с историческими справками?
— Я согласен, да. Для меня, например, Никас Сафронов — не настоящий и я бы не стал рекомендовать своей внучке Ван Гога.
— Что не так с Ван Гогом?
— Все так, я имею ввиду, что для молодежи, для воспитания и для развития видиния это не подходит.
— Там нет академизма?
— Нет, нужно сначала грамоте научиться, ремеслу, научиться видеть предметы.
— Кубы рисовать?
— И кубы в том числе! Ты учишься видеть форму, построения предметов. Чтобы соблюдать пропорции, это — основа. А потом, когда встанешь на ноги, уже можно рисовать своё. Но нужно ориентироваться на настоящих. Вот я смотрю на академические рисунки Репина или того же Верещагина, и там всё начиналось с простого, а уже потом, когда мастерство растёт, уже видишь, как рука развивается, глаз. На это нужны годы, не просто мазать кисточкой и говорить: "Да, мне это пришло". Ни как молодежь, которая рисует сейчас по номерам. Это западная школа, ни глаз не тренирует, ничего.
— Получается художник — это то ремесло, которое вас кормит?
— Ой, так это была недавняя история, 1992 год или 1993 был, когда впервые разрешили продавать картины художникам
— А как в советское время разрешали?
— В советское время, если ты не был членом Союза художников, то тебе было сложно.
— То есть, тебе платил Союз художников?
— Нет, там были какие-нибудь государственные заказы, в каких-то выставках участвовали, райком партии или музей принимали решение закупить у художника картину. Но все это было под контролем партии. Отслеживалось, наблюдалось, кто что написал, как и на какую тему. А если ты где-то дома продал всё, то это считалось незаконным. Я помню, в 1993 году у нас впервые наступили рыночные отношения, и нам разрешили провести выставку в Магадане со впервые вывешенными ценниками на картинах. Все обрадовались, ведь это был целый прорыв. Помню тогда картины стоили по 200, 300 рублей.
— Это ведь смешные цены на картины были?
— Ну да, но радость была невероятная, что наконец-то это произошло.
— У Вас на этой первой выставке что-то купили?
— Да, купили какой-то магаданский пейзаж.
— Не тяжело своих "детей" так отдавать?
— Да, бывало грустно, если очень удачные работы, то, конечно, они воспринимаются как дети, и ты расстаешься с детьми, так сказать. Однажды в Краеведческом музее была персональная выставка, на которой закупили больше ста картин, больше половины закупили по управлению культуры. Денег было много, а купить было нечего на них. Тогда был кризис и пустые полки в магазинах.
— Людям было не до живописи?
— Да, хотя картины покупали все равно. Думаю, это удивительно, что был голод, но люди покупали картины. Это сейчас существуют репродукции, фотографии, интернет. У людей уже есть насмотренность. Кстати, есть хорошая книга Н. Н. Волкова "Цветоведение в живописи". Это огромный труд про цветоведению, и, если художник пишет картину, он обязательно должен изучить данный труд.
— Если вкратце, о чем там говорится?
— Например, как воздействуют на глаз человека теплые и холодные цвета, их сочетание между собой. Мы неосознанно смотрим иногда на пейзаж, природу, и нам нравится. Мы не можем понять, почему нам нравится этот пейзаж. Но через свет, через глаза мы подаём мозгу сигнал, и мозг воспринимает эти цвета, или же не воспринимает, его это отталкивает. Если это едкие, негармоничные между собой краски. Некоторый цвет, неправильно положенный, может либо уничтожить, либо наоборот усилить соседний цвет в картине. И эти знания либо создают гармонию, либо отталкивают.
— Вся эта гармония идет напрямую из природы?
— Да, но в природе тоже существует дисгармония, природа — это гармоничный хаос. Там всё гармонично, как и хаос. Он просто видоизменяется, течет, и в природе есть абсолютно отторгающее, например, ущелья, в которых чувствуешь тревогу. А есть долина, приехав в которую, ты радуешься и даже не понимаешь, почему.
— Это ведь круто, что можно нарисовать ущелье, которое напугает человека?
— Ну да, кого-то это взбадривает. Но мы же говорим о положительном, о том, что мы хотим добиться гармонии. Настоящее искусство — это гармония цвета, света. Я так думаю, но это нужно изучать. Одна из составных частей — это знание цветоведения, оно очень сильно влияет на восприятие и на взаимодействие зрителя и художника.
Хранительница тайн предков Монохромная фотография 2009 год. Фото: Александр Шафранов
— Насколько я помню, недавно Ваша фотография "Хранительница тайн" победила в конкурсе. Она черно-белая и никакого цветового влияния на зрителя не оказывается. За счет чего черно-белая фотография трогает зрителя?
— Черно-белое — это как графический рисунок. Он берет за счет линий света и тени, ничего лишнего. Есть просто определенный предмет, неважно какой, может, это будет даже картошка. Какой-то фотограф сфотографировал картошку, и ее купили за миллион долларов; это самая дорогая черно-белая картина. Моя работа, а именно изображенная на ней бабушка, графичная, колоритная. Этот дым, там нет ничего такого, это минимализм в портрете. Есть сложные портреты с мебелью, группой людей, а есть концентрация внимания на портрете. В момент снимка свет так удачно упал, что она очень удачно была подсвечена, от чего получилась колоритной.
— Расскажите, пожалуйста, историю этой фотографии?
— Это было случайно на празднике Бакылдыдяк. Я замёрз, и, чтобы согреться, зашёл в ярангу. Захожу, а там сидит эта женщина. Я извинился, а она даже голову не повернула в мою сторону. Я посидел, посмотрел на неё, потом смотрю, как свет упал и как дым вокруг скопился. Достал фотоаппарат, сделал несколько снимков, и всё. А потом этот снимок долго у меня валялся, изначально он даже цветной был. Но я решил убрать цвет и кадрировал фото, после чего послал на конкурс спустя 15 лет. А потом из редакции "Магаданской правды" мне написала одна корреспондентка, что нашлась дочка этой женщины и написала историю про эту героиню. Росла она в детдоме, была шаманкой. Жила она в Северо-Эвенске и только позже перебралась в Магадан. Умерла она в 2002 или 2003 году, было ей уже 90 лет. Неразговорчивая была абсолютно, но к ней обращались за целительством.
— Как Вы думаете, какие книги повлияли на вас?
— Я очень любил фантастику, начинал рисовать часто в детстве с фантазий. Ефремов очень сильно повлиял на меня своими рассказами, хотя они больше на исторические темы написаны. "На краю Ойкумены" связано с путешествиями и геологией. Много и Джека Лондона, история Рокуэлла Кента меня поразила.
— Вы бы не могли бы напомнить эту историю?
— Он много путешествовал по Гренландии, писал о Севере, дружил с Советским Союзом в то время. Его в Америке не воспринимали как художника, и он там не продавался. Он привозил выставки в разные страны, в том числе и в Советский Союз, где произвел фурор. Он чем-то перекликался с нашим Рерихом, по открытым цветам. Романтиком был, очень добродушным человеком. Описывал свои путешествия, был писателем. И вот его последняя выставка была в Москве, и восприняли ее с восторгом. По итогу он подарил 650 картин Советскому Союзу.
— То есть, он наш советский художник?
— Да.
— Кто-то еще оказал на Вас влияние?
— Да много людей было таких в моей жизни. Был один из академии художеств, оформитель Олег Зиновьев. Умер в Сусумане от нищеты. Там и алкоголь был, конечно. В 80-ом приехал оформителем на Колыму, тогда много художников ездило на Колыму на заработки группами из Санкт-Петербурга. Он заметил мои работы и отвез на выставку в Магадан.
— На первую выставку, получается?
— Нет, это еще раньше было. Мне было лет 17-18.
— Расскажите, как прошла эта выставка?
— Хорошо прошла. Это была самодеятельная выставка в Магадане, он привез свои работы. Там был Владимир Мягков, он заметил мои работы. Сказал, надо его выставлять. Ну и закрутилось все вот так вот. В Сусумане до сих пор есть работа Олега Зиновьева, мозаика Ленина, это очень сильная работа.
— Вопрос из одного слова: "Трасса".
— В свое время я работал монтажником на стройке. Высотные работы, была у нас бригада. Очень сложные иногда были работы. У нас бригадир был, он говорит: "Ты вот там что-то рисуешь, а у нас вон балок, стены голые, давай там что-нибудь нарисуй". Я ему говорю, мне время нужно. Он меня спросил, сколько тебе времени нужно? Дня три хватит? Я говорю: ну да, хватит. Балок был обит ДВП, фирменный для рабочих, чтобы можно было побыть в тепле зимой. На улице минус пятьдесят, а мы все равно работали в этой "теплушке". Я притащил краску, и так разрисовался, там было два с половиной метра на полтора, почти на всю стену нарисовал под Айвазовского каравеллу Колумба. Так удачно получилось волны прозрачные нарисовать. У меня эта картина была, но сейчас она у дочки. Я эту картину, считай, повторил, только в большем формате. Начали потом туда на экскурсии люди ходить, в этот балок. Его начали запирать, потом посадили сторожа. В один день приходим, а кто-то выпилил ножовкой эту картину в наглую и утащил. Какой-то эстет, видимо, посчитал нужным. Её нельзя было снять, только ножовкой, причем спилили так криво, один угол неудачно пошел и кусок масла от картины остался.
— Наверное, пилили с обратной стороны?
— Нет, вот именно. Ну и бригадир прибежал, говорит, боже мой, это что такое! Я, говорит, не успел, сам хотел ее взять! Потом кто-то притащил ковер и завесили эту дыру.
— Ну одно искусство на другое поменяли!
— Ха-ха, да
— Вора не нашли?
— Нет, это были, скорее всего, соседние бригады, там же было несколько строек. Там, кстати, много украинцев было. Бригада "пекло", "наливайка".
— Вот такая сила искусства получается, которая толкает человека на такие поступки.
— Ага!
— Ваш вопрос следующему гостю?
— Знаете, когда я общаюсь с молодыми, то они часто говорят, что в Магадан — это тупиковая ветвь. Возможностей нет, надо уезжать. А я думаю: ну как? Ведь в свое время люди ехали в Сибирь на голое место, почему вы ждете, что вам здесь будут готовые условия? Вы должны сами пытаться создавать эти условия. Это же интересно: открыть новое место, построить что-то в пустом поле. Кто-то же начинал это делать, не какие-то инопланетяне все построили. Спросил бы, почему такое отношение? Или ты не чувствуешь в себе силы, внутреннего стержня, или образования нет. Почему хочется покинуть родное место, уехать в ту же Москву, где у тебя будет кабинет, зарплата. Я этот вопрос и задам, почему?
Беседовал Дмитрий Андреев для книги "32 интервью о жизни и смерти на Дальнем Востоке" издательства "Охотник"
"Ваши уши" — независимый проект. Подписывайтесь и делитесь с друзьями. Так вы не пропустите новый выпуск и поможете нам.
Дополнительные материалы — в телеграм канале.
