Интервью с известным российским писателем, ректором Литинститута Алексеем Варламовым. Какое будущее у литературного творчества в России? Как зарубежные студенты относятся к русской литературе? Как путешествия влияют на творчество?
— Вопрос от нашего предыдущего гостя камчатского писателя Александра Смышляева: "Чем Вы интересуетесь?"
— Всем понемногу. Я в принципе человек любознательный, и хотя сфера моих интересов больше гуманитарная, могу и про звезды что-то интересное почитать. Очень люблю историю. Географию. Лингвистику. Серьезную аналитику уважаю. А терпеть не могу пропаганду ни в каком ее виде.
— Расскажите о вашем детстве? Какая книга в детстве повлияла на вас больше всего?
— Ну про детство это очень долгий разговор. Оно было сложным, как и всякое детство. Я не очень люблю его вспоминать. Вернее так: там были прекрасные, светлые моменты, но было и многого печального, тяжкого, хотя внешне все обстояло вполне благополучно — обычная советская семья, интеллигентная, добропорядочная. Однако мне кажется, что люди пишущие в силу своей повышенной впечатлительности в детстве часто страдают по пустякам, собственно почему потом и начинают писать. Но чтение относится, безусловно, к светлой стороне. Из книг очень любил Николая Носова, Бориса Захадера, Льва Кассиля, Александра Волкова, Вильяма Козлова, Владислава Крапивина — в общем все, что читали тогдашние советские дети. Еще помню, очень большое впечатление на меня произвела книга исландского писателя Стефана Йоунсона "Сага о малыше Хъялти", которую мне подарил на день рождения в десять лет мой двоюродный дедушка. Казалось бы, где исландский батрак начала века, а где советский пионер эпохи застоя, а зашло невероятно — до сих пор все помню, и в этом мне кажется, чудо литературы, которая действительно пробивает все границы.
— В конце 90-х Вы читали лекции в университетах США и Европы. Как зарубежные студенты относились к русской литературе? Что вы открыли для себя нового в этих путешествиях?
— Заинтересованно. Те, кто выбрали русский язык, литературу, конечно, читали наших писателей, но сказать, что это какой-то бум… Скорее экзотика. А открыл я очень много разного, тут и книги одной не хватит, чтобы рассказать. Единственное, что я могу точно сказать: не надо никого ни идеализировать, ни демонизировать. Ни Запад, ни Восток. И со всеми стараться выстраивать разумные отношения. Особенно с соседями. Земля все равно одна, и никуда с нее не сбежишь.
— Как вам удается совмещать обязанности ректора Литературного института с писательской деятельностью? Какие изменения произошли в Литературном институте за время вашего руководства? Как вы оцениваете роль института в современном литературном процессе России?
— Ну как-то совмещаю. Ректор крадет время у писателя, писатель у ректора. Так и живем. Что касается изменений, то главных наверное, два. Мы провели с большим трудом, но все-таки провели реставрацию исторической усадьбы на Тверском бульваре, а кроме того, мне удалось пригласить очень ярких современных писателей на кафедру литмастерства. С удовольствием их назову. Леонид Юзефович, Андрей Геласимов, Андрей Волос, Алексей Слаповский (он умер, к сожалению), Александр Снегирев, Михаил Попов, Виктор Куллэ, Владислав Артемов. Писатели очень разные и по стилю, и по своей философии, но для Литинститута эта открытость всегда была важна, недаром у нас учились Евтушенко и Ахмадуллина, а с другой стороны Николай Рубцов и Василий Белов. Что касается роли Литературного института в литературном процессе, то это лучше оценивать извне, но если говорить о литературных премиях как об условном мериле успеха, то в премии "Лицей" регулярно получают награды наши выпускники, например, в последние годы — Екатерина Манойло и Анна Маркина. То же самое касается премии Сергея Михалкова в области детской и подростковой литературы, где два года подряд побеждают сегодняшние студенты Литинститута — Маргарита Мамич и Александрина Прокофьева. Или вот в декабре прошлого года, когда вручали премию "Слово", в номинации "Молодой автор" премию получила студентка моего семинара прозы Дина Сапегина за книгу рассказов "Всполохи". Дина — этническая осетинка. Пишет на блестящем русском языке. Такая, знаете, реинкарнация Газданова. И чем еще хороша её проза — я студентам своего семинара всегда ставил её в пример — она опирается на своё происхождение, свою малую родину. У неё есть свой мир. Вот я и говорю: вы интересны тем, откуда вышли, про это пишите
— Вы автор биографий таких писателей, как Михаил Булгаков и Василий Шукшин. Что привлекает вас в работе над биографиями? Какие исследования вам приходится проводить для работы над исторической прозой? Есть ли факты, которые кардинально изменили ваше понимание эпохи?
— Это очень круто писать биографии. Еще Пушкин говорил о том, что следовать за мыслями умного человека есть величайшее наслаждение. Вообще писать биографию — это приключение, квест. Ты как следователь, который распутывает преступление, делает очные ставки, вызывает разных свидетелей... Они противоречат друг другу, ты их ловишь на лжи, иногда непреднамеренной, а чаще осознанной. И потом, у тебя всегда возникает химия с твоим персонажем — ты чувствуешь его присутствие, и он становится частью твоей судьбы. А кроме того работая над биографией, ты как бы проживаешь еще одну жизнь, лучше понимаешь историю и начинаешь по-другому чувствовать время.
— В романе "Лох" вы исследуете непростую тему внутреннего кризиса и потери себя. Как вы находите язык и образы, чтобы выразить такие сложные переживания?
– "Лох" вышел ровно тридцать лет назад, в феврале 1995 года, и где я тогда находил слова, кто ж теперь доподлинно скажет… А в идеале не автор слова, но они должны его находить. Но одно могу предположить, обаяние этой книги, а я и сам его чувствую, в ее свежести, неискушенности, незрелости. Потом уже так писать не получалось.
Алексей Варламов. Фото: Павел Жданов
— Как вы относитесь к текущим тенденциям в российской литературе? Как вы видите будущее литературного творчества в России?
— Спокойно отношусь. Сегодня, например, много ругают молодых авторов за автофикшн, за литературу травмы. Я не ругаю: пусть пишут так. И литература травмы имеет право на существование. Другой вопрос — что вы будете дальше делать, о чем вы будете дальше писать? Вы же не будете бесконечно свои травмы детства описывать? Но оттолкнуться от этого можно. Писатель начинается или, вернее, продолжается тогда, когда выходит за рамки своей личности и описывает не только себя, но внимателен к окружающему миру как таковому. Однако в основе всего все равно лежит его личный опыт, пускай пока маленький. А в основе этого опыта — повышенная, даже болезненная впечатлительность. Писатели, как я уже выше говорил, часто люди с нервозностью, с раздражительностью, повышенной эмоциональностью, но это — издержки нашего ремесла... А вообще я исхожу из того, что литература развивается по своим внутренним законам и управлять ею нельзя, не получится, даже если очень хочется. И предсказать ничего нельзя тоже, потому что литература — кошка, которая гуляет сама по себе. Сегодня этим вновь пытаются заняться, но не думаю, что это приведет к чему-то путному. А что касается будущего, я плохой предсказатель, но думаю, что наше турбулентное время "родит" много интересных и очень неожиданных сочинений. Но в целом наша беда, ну или мягко так скажем, наша особенность в том, что мы все время шарахаемся из стороны в сторону и отрицаем недавнее прошлое. В 1917 году отрицали царский период, в 1991 — советский, теперь отрицаем все, что было в девяностые и нулевые, а историю надо принимать такой, какая она есть. Мне в этом смысле очень близки слова Солженицына из "Красного колеса": "Труднее всего прочерчивать среднюю линию общественного развития: не помогает, как на краях, горло, кулак, бомба, решетка. Средняя линия требует самого большого самообладания, самого твердого мужества, самого расчетливого терпения, самого точного знания"
— Вы ведущий подкаста "Жизнь замечательных", в котором вы говорите о судьбах замечательных людей и их творчестве. Истории жизни каких людей повлияли на ваше мировоззрение?
— Не думаю, что это напрямую влияет на мировоззрение, которое у человека к моим годам уже очевидно сложилось, и вряд ли кардинально поменяется, но то, что встречи с разными людьми расширяют мой кругозор — факт. Тем более что мне приходится говорить о вещах от меня довольно далеких. Мне тут важнее галерея лиц, которые передо мной проходят. Типажи, характеры, судьбы. Вот недавно записывал подкаст со старейшиной рода Гончаровых (откуда Наталья Николаевна — жена Пушкина) Ксенией Сергеевной Любомировой Гончаровой. Ей 92 года, речь, ум, обаяние, красота. Вот что поразительно!
— Что стало главным источником вдохновения для создания книги "Одсун"? Какие личные или культурные впечатления легли в ее основу? Дом в Судетах становится не просто местом действия, а своего рода "живым" персонажем романа. Как вы работали над созданием его атмосферы и насколько важна эта локация для раскрытия главных тем книги?
— Место действия — это то, отчего часто отталкиваешься. Если бы я сам несколько лет назад не очутился в этой местности, то не было и никакого романа. А вот пригласили меня в 2017 году в неведомый мне город Есеник на северо-востоке Чехии, где в невероятно красивом лесу находится кладбище советских военнопленных. Дело было на 9 мая, и именно в этот день там собирались чехи, чтобы вспомнить наших солдат и отдать им воинские почести. Не знаю, продолжается ли эта традиция поныне, подозреваю, что нет, но тогда еще существовала. А дальше началась история с домом, куда нас поселили. Когда стали разговаривать с хозяином (а это был православный священник — чех) и с его матушкой, они вскользь обронили, что в усадьбе до них никто подолгу не жил, потому что у нее была дурная слава: сразу после войны здесь повесился немецкий судья. И знаете, как у собаки есть охотничий нюх, так и у писателя есть чутье на историю. Когда посреди идиллии, посреди благолепия чешского обнаруживаешь такой в прямом смысле слова скелет в шкафу, то хочешь не хочешь, а начинаешь этим интересоваться. Причём хозяева не очень охотно раскрывали детали. Уже потом сторонними каналами я стал выяснять: какие такие немцы, какой судья, почему повесился... И когда мне открылось, что на самом деле эта территория стала принадлежать Чехии только после войны, а до этого 700 лет здесь жили немцы, когда я столкнулся с трагической историей Судет, то буквально в неё влип. Я свой роман писать не собирался, он сам начал себя писать. В каком-то смысле рос внутри меня, а я лишь этот причудливый рост фиксировал. Но это, правда, очень важная для меня книга, я долго ее писал, много в нее вложил и теперь с интересом смотрю, как ее ругают, хвалят, нападают, защищают — в общем никому не скучно, а что еще автору надо?
— Кого из современных писателей можете выделить и порекомендовать к прочтению?
— Да много кого. Но если ограничиться например десяткой, то она будет такой. Водолазкин, Юзефович, Прилепин, Яхина, Сенчин, Шаргунов, Геласимов, Богданова, Секисов, Садулаев.
— Советы молодым писателям?
— Ничего не бойтесь!
— Вы Заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Что еще вы планируете сделать для развития культуры в России?
— Ничего не планирую, это совершенно точно. Заниматься своим делом, как и раньше, а награды и звания тут не при чем.
Алексей Варламов, Вадим Месяц и Павел Жданов на Колыме. Фото: Павел Жданов
— Недавно вы посетили Колыму. Какие впечатления у вас остались от колымской Трассы?
— Дело в том, что как раз на Колымской трассе я не был. Не доехал до нее, но очень надеюсь, что когда-нибудь это случится. А были мы больше внизу, у моря, и конечно красота и богатство этой земли и воды поражают.
— Ваш вопрос для следующего гостя и пожелания читателям.
— Читателям здоровья, благополучия, мира, а вопрос такой: о чем бы Вы никогда не смогли или не стали бы писать?
Беседовал Дмитрий Андреев для книги "Интервью о жизни и смерти на Дальнем Востоке" издательства "Охотник"
