Путешественник, учёный, писатель Владимир Арсеньев наиболее известен своими походами по Приморью, давшими ему материал для книг "По Уссурийскому краю" и "Дерсу Узала". Куда меньше известно о том, что Арсеньев исследовал северное побережье Охотского моря — южные территории современной Магаданской области. В район Тауйского побережья выдающийся российский ученый, путешественник, исследователь Дальнего Востока прибыл в июле 1922 года. Специально для ИА MagadanMedia Василий Авченко рассказывает об экспедиции, состоявшейся 102 года назад.
Владивосток — Хакодате — Камчатка: начало
В 1919 года Арсеньев, оставив должность директора Гродековского музея, перебрался из Хабаровска во Владивосток и приступил к работе в Управлении рыбными и морскими звериными промыслами Дальнего Востока. Уже в 1920 году он намеревался отправиться в "наименее исследованную часть Охотско-Камчатского края". Пушнина оттуда бесконтрольно уходила за рубеж — в США и Японию, то же происходило с золотом, которое добывали первые старатели-одиночки. Однако состоялась экспедиция только в 1922 году, когда средства на неё отпустило Общество изучения Амурского края.
На борту парохода. Фото: ОИАК.рф
Поход в Гижигинский промысловый район начался 23 июня 1922 года. В этот день Арсеньев на пароходе "Кишинёв" покинул Владивосток, который оставался последним некрасным уголком России (краем руководил глава Временного Приамурского правительства Спиридон Меркулов, опиравшийся на штыки японских интервентов). Гражданская война уже вступила в финальную фазу: Народно-революционная (де-факто — Красная) армия Дальневосточной республики заняла Хабаровск и шла дальше на юг. До падения белого Владивостока и присоединения Дальневосточной республики к РСФСР оставались считанные месяцы. Арсеньев в эти тревожные годы спокойно занимался своим делом — наукой, вопросами социально-экономической жизни региона, облегчением жизни "инородцев" (коренных дальневосточников). С 1917 года он, бывший царский подполковник, был человеком штатским, в Гражданской войне не участвовал, политикой, судя по всему, особо не интересовался. Семью в это смутное время Арсеньев оставил с сожалением, в начале нового похода не чувствовал обычного воодушевления. В каюте "Кишинёва" он читал и составлял программу по первобытной культуре для Педагогического института имени Ушинского.
25 июня пароход прибыл в Хакодате. Здесь выяснилось, что на "Кишинёве" Арсеньев сможет добраться только до Тауйска и Ямска. По данным доктора исторических наук Амира Хисамутдинова, путешественника выручили в местной конторе русских рыбопромышленников: Арсеньев договорился с купцом Соловьём и предпринимателем Альфредом Демби, что из Ямска его доставит в Гижигинскую губу моторно-парусная шхуна "Пенжина".
Капитан Менгель и Арсеньев на шхуне. Фото: Музей-заповедник истории Дальнего Востока имени Арсеньева
Когда "Кишинёв" шёл мимо берегов Камчатки, Арсеньев обратил внимание на шхуны японского рыбнадзора, которые следили за промыслами и вымеряли глубины. "В два года японцы осуществили то, что русские власти на ДВ не смогли сделать или, быть может, ленились и не хотели, за 16 лет заведывания рыбными промыслами", — записал он в дневнике.
Тауйск — Ола — Ямск: работа, тоска, морская болезнь
Наконец "Кишинёв" прибыл в Тауйскую губу. Арсеньев, при качке страдавший морской болезнью, сошёл на берег. "Жалкая деревушка и обнищавшее население", — так он характеризует Тауйск. 25 июля пароход перешёл в Олу. "Это самое хорошее селение на всём охотском побережье. Место красивое, и селение расположено очень удобно, недалеко от моря", — записал Арсеньев. Шесть лет спустя в Оле высадится отряд советского геолога Юрия Билибина; с этого начнутся освоение Золотой Колымы, строительство Колымской трассы и Магадана. Но пока в большое здешнее золото никто не верил, да и Советов тут ещё не было.
Маршрут экспедиции Арсеньева 1922 года, вычерченный в его дневнике. Фото: архив ПКО РГО — ОИАК
31 июля Арсеньев покинул борт "Кишинёва", сойдя на берег в Ямской губе. "Жуткое чувство закралось в сердце, когда я увидел удаляющийся пароход… Я сразу почувствовал себя отрезанным от мира", — записал он, ощущая тоску по дому и семье. Согласно данным биографа Арсеньева Анны Тарасовой, в Ямске Арсеньев остановился в доме купца Соловья, который торговал чаем в Порт-Артуре, а позже получил права на эксплуатацию рыбалок и лежбищ от Олы до Пенжины, открыл сеть факторий.
Шхуна "Пенжина" почему-то не появлялась, её пришлось ждать почти три недели. Арсеньев не терял времени: обследовал Ямскую лагуну, вычертил схематическую карту и профиль побережья, побывал на реке Малкачан у эвенов Уяганского рода, которых описал как "совершенно обнищавший народ". Учёному, как и всегда, было интересно всё — от географии до местных обычаев. Вот, к примеру, какие слова одного из местных стариков он записал: "Учёному человеку, умному и грамотному, Бога не надо. Он и так может жить, а неграмотному человеку и нам, тунгусам, Бога надо… Мы ничего не знаем, просим у Бога, и он нам помогает". И тут же добавил: "Как много правды в этих простых словах".
Дневник Арсеньева лета 1922 года. Фото: архив ПКО РГО — ОИАК
19 августа "Пенжина" наконец пришла в Ямск. "Маршрут выяснился: мы идём на Туманы, потом на р. Вилигу, Широкую, Наяхан и в Гижигу, а оттуда снова в Ямск", — записал Арсеньев. Плавание началось; шхуна шла вдоль западного берега залива Шелихова. Арсеньев при всякой возможности сходил на берег, знакомился с бытом "ламутов" — эвенов. 23 августа в устье реки Туманы он урегулировал конфликт между хозяевами соседних рыбацких участков, едва не переросший в перестрелку. "Разборы недоразумений и проверки документов отняли время до самых сумерек", — записал Арсеньев. Он обратил внимание на то, что местные жители едят юколу (вяленую лососину), тогда как красную икру сушат и скармливают собакам.
Снова море, снова качка: "Ужасные страдания: тошнота, болезненное воспаление желудка, головная боль". Близ устья Вилиги Арсеньев купил у местных жителей экспонаты для владивостокского музея. Днём позже у реки Таватум провёл съёмку местности, посетил горячий ключ и молельную сопку коряков Апапиль. Впереди оставались Наяхан и Гижига.
Экипаж шхуны. Фото: с сайта ОИАК.рф
Наяхан — Гижига: бегство от лихого атамана
В Наяхане, куда шхуна прибыла 28 августа, Арсеньев сделал загадочные записи: "Здесь узнали о событиях, происшедших в Гижиге" и "Все озабочены грядущими событиями". Так Арсеньев зашифровал историю с атаманом Бочкарёвым, о котором следует сказать подробнее.
В советских источниках Валериана Бочкарёва (Озерова) именовали исключительно "белобандитом". Он родился в Приморье в 1892 году, учился во Владивостокском мореходном училище, добровольцем пошёл на Первую мировую. В 1918 году примкнул к атаману Ивану Калмыкову, а с уходом последнего в Китай возглавил оставшихся в России калмыковцев. Именно люди Бочкарёва в 1920 году казнили схваченных японцами лидеров красного Приморья — Сергея Лазо, Алексея Луцкого, Всеволода Сибирцева. В 1921 году Северный экспедиционный отряд есаула Бочкарёва по заданию Меркулова на пароходах "Свирь" и "Кишинёв" отправился на Камчатку, чтобы установить власть Временного Приамурского правительства во всём Охотско-Камчатском крае, простиравшемся до Чукотки включительно.
Андрей Тарковский в роли атамана Бочкарёва. Фото: tarkovskiy.gosfilmofond.ru
Казаки "начальника Камчатки" вели себя разнузданно: грабили китайцев, устраивали стрельбу в городе, хулиганили, потрошили продовольственные склады. Сам Бочкарёв занялся коммерцией и хотел то ли создать на Северо-Востоке своё отдельное государство, то ли уехать в Америку, сколотив капитал. Его поведением многие были недовольны. В августе 1922 года взбунтовавшиеся офицеры арестовали своего командира в Гижиге и предъявили ему обвинения в "закрепощении жителей", произволе, порках солдат, реквизициях. По сведениям камчатского прозаика и краеведа Александра Смышляева, за мятежом стоял упомянутый купец Соловей, коммерческим интересам которого помешал Бочкарёв. На шхуне "Св. Михаил" Бочкарёва решили доставить во Владивосток и судить. По пути из Гижиги судно зашло в Ямск, где Арсеньев как раз ждал "Пенжину", а затем в Олу. Здесь верные Бочкарёву казаки освободили его, атаман расстрелял нескольких бунтовщиков и снова взял власть в свои руки.
Приведённые туманные записи Арсеньева (выражаться яснее он явно опасался), очевидно, отсылают именно к освобождению Бочкарёва. Несколько ранее в Гижиге Бочкарёв пытался захватить "Пенжину", чем, видимо, и объясняется задержка с её приходом в Ямск за Арсеньевым. Судно удалось освободить только после ареста Бочкарёва. Теперь капитан Менгель опасался повторного захвата шхуны. "Пенжина" срочно снялась в Гижигу, но бочкарёвцы оказались и там. 31 августа Арсеньев записал (снова очень осторожно), что капитан на основании неких "полученных сведений" решил немедленно идти в Пенжинскую губу. "Описание происшедшего отдельно", — добавил Арсеньев. Как он рассказывал впоследствии, в Гижиге "Пенжина" застала арестованную Бочкарёвым шхуну "Св. Михаил" и японское судно. Караул, охранявший "Св. Михаила", на моторном катере пошёл к "Пенжине", но двигатель неожиданно заглох. Менгель приказал закрыть иллюминаторы, потушить огни, поднять паруса и спасаться в Пенжинской губе.
Ямск — Хакодате — Владивосток: опасный обратный путь
Этим планам помешал шторм — пришлось возвращаться в Ямск. Здесь Арсеньев обследовал лежбища ластоногих. Он обратил внимание, что местные жители охотятся на нерп с дубинками, так как стрельба из ружей заставляет животных покидать лежбища на целые годы.
6 сентября "Пенжина", обогнув полуостров Пьягина, двинулась в обратный путь — в Японию. Начался жестокий шторм, бушевавший несколько суток. "Гибель судна казалась неминуемой", — писал Арсеньев. Тем не менее шхуна уцелела, и 23 сентября Арсеньев с не свойственной ему эмоциональностью записал: "Земля! Земля! Земля! Никогда ещё о. Сахалин не был для меня таким дорогим, радостным, как сегодня. Слава Богу, путь кончается". На следующий день: "Прощай, бурное, неприветливое Охотское море. Я тебе не враг, и ты мне не друг. Прощай!".
В Хакодате Арсеньев пересел на пароход "Кишинёв" (профессор Хисамутдинов сообщает, что путешественника разместили в одной каюте с его бывшим однополчанином Макарием Барановым) и в начале октября вернулся во Владивосток. По данным Тарасовой, уже 15 октября 1922 года Арсеньев во владивостокском клубе "Маяк" рассказал аудитории о "вымирающем камчатско-гижигинском населении". Позже он написал очерк "Гижигинский промысловый район", вышедший в Хабаровске в 1925 году в журнале "Экономическая жизнь Дальнего Востока". В нём рассказывается о климате, гидрографии, рыбных запасах побережья — от Тауйской губы до полуострова Тайгонос. Особое внимание уделено коренным народам. "Местное население — полурусские, полукоряки, обнищавшие, вырождающиеся, спившиеся, заражённые венерическими болезнями и влачащие изо дня в день полуголодное существование", — писал Арсеньев, призывая запретить в регионе торговлю спиртом и не останавливаться перед "жестокими карами", иначе водка "окончательно сотрёт" туземное население, "этих несчастных людей", с лица земли. Одновременно учёный предлагал дать коренным народам альтернативу — культурный досуг, включая кинематограф. Арсеньев высоко оценивал перспективы Гижиги как транзитного пункта: "Именно отсюда… Колымский край мог бы снабжаться продовольствием и вообще всем необходимым для жизни в обмен на пушнину". В будущем, однако, эту роль взял на себя новый город — Магадан, который стал не только перевалбазой, но и полноценной "столицей Колымского края".
Вернёмся в осень 1922 года. 25 октября, через считаные дни после возвращения Арсеньева, Владивосток заняли части НРА ДВР под командованием Иеронима Уборевича. Японцы эвакуировались, последний белый правитель Приморья — генерал Михаил Дитерихс, пришедший к власти ровно в те дни, когда Арсеньев ждал в Ямске "Пенжину", — ушёл в Китай. Уже в ноябре Дальневосточная республика влилась в РСФСР, на Дальнем Востоке восстановили советскую власть. Тем не менее "афтершоки" Гражданской случались и после. Лишь в апреле 1923 года отряд Бочкарёва (кстати, в фильме Александра Гордона 1967 года "Сергей Лазо" его сыграл однокурсник режиссёра и соавтор сценария — Андрей Тарковский) был уничтожен в Наяхане красноармейским отрядом Григория Чубарова. В июне того же года сдался белый генерал Анатолий Пепеляев, действовавший в Якутии и северной части Хабаровского края.
Многие товарищи Арсеньева, включая упомянутого Баранова, эмигрировали. Сам он ещё в конце 1920 года ходатайствовал о получении загранпаспорта, но потом передумал, несмотря на уговоры жены Маргариты, брат которой перебрался в США. Арсеньев остался на Родине — это был его осознанный принципиальный выбор. При всех властях, от царской до советской, он занимался одним и тем же: путешествовал, исследовал, преподавал, писал. Занимался своими главными делами — наукой, защитой интересов российского государства (как бы оно ни называлось), помощью коренным народам и переселенцам, просвещением, охраной природы.
