Как на Колыме искали и добывали уран для советского атомного проекта

17 ноября 2023. Колыму с 1930-х годов заслуженно величают Золотой. Однако золото — не единственный ценный металл, который добывали на Северо-Востоке СССР. После войны, на первом этапе "ядерной гонки", Дальстрой давал стране уран, необходимый для создания атомного оружия. Специально для ИА MagadanMedia Василий Авченко рассказывает о том, как на Колыме искали и добывали радиоактивный металл.

Задачами треста "Дальстрой", созданного в конце 1931 года, стали не только добыча полезных ископаемых, но и комплексное освоение далёких необжитых пространств, вовлечение Дальнего Севера в "единый народно-хозяйственный комплекс страны". И всё-таки основной миссией была добыча золота, открытого 1-й Колымской экспедицией геолога Юрия Билибина 1928–1929 гг. Колыма превратилась в "валютный цех страны". Золотом Советский Союз оплачивал индустриализацию страны в 1930-х, союзническую помощь в годы Великой Отечественной войны, послевоенное восстановление.

В документах золото именовали "металлом № 1". Олово, добычу которого также вели на Чукотке и Колыме (до этого металл, без которого не наладить производства консервных банок и патронов, покупали за рубежом), зашифровывали как "металл № 2". Третьим и четвёртым металлами стали вольфрам и кобальт, применявшиеся при изготовлении высокопрочной брони. После войны колымским "металлом № 5" стал уран.

Ещё в 1930-х гг. физики США, Германии, Англии, СССР вели исследования, которые вот-вот должны были привести к появлению оружия невиданной силы. В 1942 году Госкомобороны СССР принял секретное постановление "Об организации работ по урану". Во главе этих работ стал физик Игорь Курчатов, в будущем — трижды Герой Социалистического труда. В июле 1945 года американцы впервые в мире испытали атомную бомбу на полигоне Аламогордо в пустыне штата Нью-Мексико.

Буквально через несколько дней президент США Гарри Трумэн на Потсдамской конференции сообщил советскому лидеру Иосифу Сталину о появлении у Америки нового оружия. Тот отреагировал спокойно: по воспоминаниям британского премьера Черчилля, улыбнулся, но не стал интересоваться подробностями. Уже 6 и 9 августа американцы сбросили с "суперкрепостей" — самолётов B-29 — атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки. Стало ясно: настала атомная эра, и от того, насколько быстро СССР сумеет изготовить свою бомбу, зависят судьбы мира.

Через две недели после бомбардировки Японии Сталин создал Специальный комитет при Госкомобороны, ответственный за все работы, связанные с энергией атомного ядра. Комитет возглавил нарком внутренних дел Лаврентий Берия, его заместителями стали нарком боеприпасов Борис Ванников и нарком химической промышленности Михаил Первухин, научным руководителем — академик Курчатов (восемь лет спустя Спецкомитет преобразуют в Министерство среднего машиностроения — название, призванное дезориентировать вражеские разведки).

Вскоре благодаря смычке науки, власти и героев невидимого фронта (советский разведчик Александр Феклисов через супругов Юлиуса и Этель Розенбергов, в будущем казнённых в США, добыл важные материалы, ускорившие работу советских учёных) СССР вплотную подошёл к созданию стратегического оружия сдерживания. Для его производства требовались уран-235 и плутоний-239, который получали путём облучения того же урана.

"Стало ясно: для создания "ядерного щита", способного защитить свободный мир социалистического лагеря от империалистического Запада, требуется уран, — вспоминал магаданский геофизик, доктор геолого-минералогических наук Борис Седов (1933-2020). — Что-то похожее происходило и за океаном, причём в США поступили, как во времена золотой лихорадки на Юконе: разрешили искать уран всем желающим за вознаграждение. А у нас всё делали секретно: закрытые институты, невыездные сотрудники".

Поначалу советские учёные-атомщики использовали трофейное сырьё, вывезенное из Германии, СССР также заключал договоры о поставках урана с дружественными европейскими государствами. Тем не менее нужно было срочно обеспечить собственную минерально-сырьевую базу для зарождающейся атомной промышленности — военной и мирной. Ещё 6 января 1945 года Лаврентий Берия подписал приказ № 007 о разведке, добыче и переработке урановых руд. На тот момент было известно лишь несколько мелких месторождений в Средней Азии. Теперь уран начали искать по всей стране — от южных морей до полярного края.

Получил соответствующее задание и Дальстрой. В Магадане сразу же проверили на радиоактивность собранные ранее образцы руд с золотых и оловянных месторождений региона. По данным, приведённым магаданским историком старшим научным сотрудником СВКНИИ ДВО РАН Александром Козловым (1951-2006), 21 июля 1945 года начальник Дальстроя Иван Никишов подписал распоряжение "О взятии проб на исследование радиоактивности", касавшееся Янского, Чаун-Чукотского, Тенькинского и Северного горно-промышленных управлений. Месяц спустя Никишов распорядился форсировать геологоразведочные работы. Геологов Дальстроя снабдили дозиметрами — новейшими приборами для определения гамма-излучения в походных условиях.

Вот как их описывал в исследовании "Уран и человечество" геолог, лауреат Ленинской премии Владимир Зенченко, в 1960-х открывший урановое месторождение в Забайкалье и давший выросшему подле него городу имя "Краснокаменск" (в 2005–2006 гг. здесь отбывал наказание олигарх Михаил Ходорковский; правда, уран не добывал — шил рукавицы): "Первые образцы напоминали хоккейную клюшку, которой оператор обшаривал каменные глыбы, коренные выходы пород и высыпки тарбаганьих нор в степных районах… Вес первого походного радиометра ВИРГ-46 в комплекте, включающем пульт, батареи, зондирующую гильзу, телефон с наушниками для прослушивания звуковых импульсов разрядов, крепёжных ремней для надевания прибора на спину подсобного рабочего, был более 10 кг. Оператор и рабочий ходили в одной связке. Заслуженным "работягой"… был признан радиометр УР-4 с гильзой-"клюшкой", а затем… прибор ПР-6 ("шестёрка"). Они были легче".

Если в 1945 году, как пишет Александр Козлов, в дальстроевских документах ещё писали "уран", то уже с 1946-го перешли на шифр: называли уран то свинцом, то альбитом, то "пятым металлом". В 1948 году в структуре Дальстроя появилось Первое управление, "заточенное" на поиск и добычу урана. Его возглавил инженер-геолог Василий Павлов, носивший, как было принято в той системе, звание генерал-майора госбезопасности. Одновременно он занимал должность заместителя начальника Дальстроя (используя служебное положение, помогал репрессированным и их семьям; так, именно благодаря Павлову в комсомол приняли будущего писателя Василия Аксёнова, сына автора книги "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург; она после освобождения из лагеря жила в Магадане в ссылке, в 1948 году к ней приехал сын-подросток, для которого вступление в комсомол вскоре стало путёвкой в институт).

Хотя на Чукотке, в Якутии, на Колыме было обнаружено свыше тысячи рудопроявлений "с видимой свинцовой (то есть урановой. — Ред.) минерализацией", перспективными и сравнительно высокопродуктивными, да и то с натяжкой, представлялись лишь считаные из них. Первым стало Бутугычагское, расположенное примерно в 300 км к северо-западу от Магадана, в районе Усть-Омчуга. Здесь работы начались уже в мае 1946 года. В 1947 году месторождение, названное Северным, открыл на Чукотке, в 70 км к северо-востоку от Певека, геолог Игорь Рождественский, впоследствии удостоенный звания Героя Соцтруда.

Рождественский — вероятный прототип Фурдецкого, одного из героев знаменитого романа Олега Куваева "Территория" о поисках золота на Чукотке после войны. В книге Фурдецкий руководит районным геологоразведочным управлением в "Посёлке" — хорошо узнаваемом Певеке (ныне — самый северный город России).

Открыв на базе разведрайонов горно-геологические комбинаты, Дальстрой приступил к добыче урана на трёх месторождениях: Бутугычагском (ныне — Магаданская область), Сугунском (ныне Республика Саха–Якутия) и Северном (Чукотский автономный округ). Темпы были бешеными даже по меркам сталинской Колымы — металл был нужен "вчера". "Комбинат № 2" — Сугунское предприятие в отрогах хребта Черского, между Колымой и Индигиркой — из-за низкого содержания металла и высоких затрат на добычу руды закрыли уже в 1952 году.

Сколько-нибудь серьёзного производства здесь, у "полюса холода", в глухом неосвоенном районе, так и не удалось наладить. Перспективы были невелики, гигантские затраты приводили к незначительным результатам, да и уран уже открыли в других, более доступных районах СССР. Так что фактически колымский уран давали два рудника — Бутугычагский и Северный. Морем руду доставляли во Владивосток, откуда везли дальше на запад для переработки. В 1951 году при обоих месторождениях построили предприятия по обогащению руды. С этого времени с Колымы повезли урановый концентрат — полуфабрикат для атомной промышленности.

Основной рабочей силой были заключённые Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛ, Севвостлаг), подчинённого Дальстрою. На Сугуне это был "спецконтингент" Индигирлага, на Чукотке добычу урана обеспечивал Чаунлаг. Самый крупный из урановых лагерей Колымы — Бутугычагский (Теньлаг) — описал Анатолий Жигулин в автобиографической повести "Чёрные камни". Юношей он входил в подпольную "Коммунистическую партию молодёжи", выступавшую за возврат к ленинским нормам и устранение Сталина, в 1950 году был осуждён на 10 лет, в 1951–1955 гг. находился на Колыме, после чего был освобождён и реабилитирован.

"Чёрные камни" вышли в свет в 1988 году. В них Жигулин (видимо, из соображений секретности) не говорит об уране, упоминая лишь касситерит — оловянную руду, которую на Бутугычаге добывали с 1937 года в куда бо́льших объёмах, нежели уран. В 1996 году вышли записки Жигулина "Урановая удочка", где он рассказал об уране и лучевой болезни: "Особенно быстро она губила людей, соприкасающихся непосредственно с урановой рудой… Заключительная операция после дробильного, химического и прессового цехов — сушилка. Сушильный цех… — длинный ряд электрических печей со стальными противнями. На них и сушился помешиваемый кочерёжками уранинит. Работа очень лёгкая, и смена всего шесть часов. На эту работу с удовольствием шли ладные украинские парни из бандеровцев… Работали они весело, кормили их лучше, даже молоко давали, они на глазах здоровели, но через 20–30 смен их, уже хорошо отдохнувших, отправляли, тем не менее, в особую "Лечебную зону"".

Жигулин утверждал, что туда людей отправляли не лечиться, а умирать, и что оттуда никто не возвращался. Впрочем, к легендам о тысячах смертников, будто бы погибших от облучения, следует относиться осторожно, как и к другим словам Жигулина. Например, он писал, что в Бутугычаге жило не менее 50 тысяч человек. Магаданский писатель Александр Бирюков, ссылаясь на ветерана Дальстроя, заслуженного строителя РСФСР Ивана Лукина, говорит о 8–10 тысячах — больше там просто не поселить, да и производственной необходимости не было. Тот же Жигулин пишет, что в Бутугычаге морозы "ниже 70 градусов" держатся по три месяца подряд, и т. п.; вероятно, в его книгах факты мешаются с мифами и чисто поэтическими гиперболами.

О сталинской Колыме вообще ходит множество легенд, к появлению которых нередко прикладывали руку сами участники событий, возможно, даже не желая никого вводить в заблуждение, — недаром существует выражение "врёт, как очевидец". Да и сам Жигулин признаёт, что лично не видел ни "Лечебной зоны", о которой до него доходили лишь "смутные слухи", ни страдавших лучевой болезнью, — лишь "здоровевших на глазах".

Впрочем, по сведениям исследователя истории Колымы Василия Образцова, на урановые рудники не брали ни бандеровцев, ни вообще осуждённых по "политической" 58-й статье. Это лишний повод усомниться в достоверности рассказов Жигулина и вообще в его причастности к добыче урана, а не олова, о котором он сам писал раньше в "Чёрных камнях".

Документы о высокой смертности заключённых на урановых рудниках Колымы неизвестны, да и "фонила" здешняя руда слабо и особой опасности не представляла. С другой стороны, могли быть отложенные последствия, и едва ли сейчас возможно установить истину. В любом случае производство было тяжёлым и вредным, как и вообще любая работа в шахтах, чреватая силикозом и другими профзаболеваниями.

В исследовании журналистов Григория Иоффе и Александра Нестеренко "Волчий камень. Урановые острова архипелага ГУЛАГ" (Петербург, 1998) говорится о том, что уран в послевоенные годы был приоритетом, обо всех занятых на его добыче заботились особо: "Бывшие заключённые урановых объектов Чукотки вспоминают, что питание у них было очень хорошим, в т. ч. мясные консервы, масло, селёдка бочками свободно стояла около столовой".

Бывший з/к Владимир Давыдов, добывавший уран на Чукотке, вспоминал: свар из-за еды не было, хлеба и масла было вдоволь, вот только капуста и картошка были не свежими, а сушёными. Другой бывший заключённый Пётр Попов говорил: "Впервые попробовал здесь крабы, шпроты, американские консервы, колбасу. И спецпаёк был, и купить — пожалуйста… Хлеба нормы не было абсолютно никакой, в столовых — пожалуйста". Режим содержания, указывают Иоффе и Нестеренко, отличался мягкостью: "На окнах бараков не было решёток, свободное передвижение по зоне, выпускали и за зону — в магазин. Заключённым платили зарплату, обеспечивали им сравнительно хорошие бытовые условия". Доктор геолого-минералогических наук Сергей Лугов, в 1951–1955 гг. — главный геолог Первого управления Дальстроя, объяснял это не столько гуманизмом, сколько прямой заинтересованностью руководства в результате.

В 1949 году в США утвердили план "Дропшот" — превентивный удар по 73 советским городам 300 атомными бомбами. Его рассекретили лишь недавно, но советская разведка наверняка знала о наличии подобных инициатив. Тогда же для противостояния Москве и странам социалистического лагеря появился военный блок НАТО. В августе того же 1949 года в Казахстане на Семипалатинском полигоне прошли испытания первой советской атомной бомбы. А весной 1950-го маршал Климент Ворошилов официально заявил о наличии у СССР ядерного оружия. Штаты утратили "атомную монополию".

Уран тем временем продолжали искать по всей стране. Уже в начале 1950-х геологи разведали богатые и доступные месторождения на Украине, в Туркмении, Казахстане, Забайкалье, на Алдане, обеспечив надёжную и перспективную сырьевую базу. Тогда же стало очевидно, что добыча колымского урана обходится слишком дорого из-за суровых природных условий, да и запасы его оказались сравнительно невелики — плановые показатели выполнять не удавалось.

В начале 1955 года, когда на нижних горизонтах Бутугычагского месторождения рудные жилы получили отрицательную оценку специалистов, было принято решение о ликвидации рудника. Единственным уранодобывающим предприятием Дальстроя оставался комбинат № 3 на Чукотке, но в начале 1956 года закрыли и его. "Даже тогда такие месторождения называли мелкими, а сейчас это вообще не считается месторождением. Так, рудопроявление. Тогда ведь поиски только начинались, своего ведь ещё ничего не было", — объяснял позже Сергей Лугов стремительное открытие и столь же скорое закрытие дальстроевских урановых рудников.

Между тем попутные поиски урана на Колыме продолжались и после. Так, упомянутый писатель Олег Куваев, окончивший Московский геологоразведочный институт и в 1957–1965 гг. работавший на Чукотке и Колыме, брал в маршруты дозиметр на случай обнаружения выхода урановых руд, хотя его прямые задачи были иными — исследование земной коры геофизическими методами. Тем же обязывали заниматься и других выпускников профильных вузов. Одновременно в техникумах, как вспоминал Борис Седов, готовили радиометристов для "массовых поисков" урана.

К 1956 году Дальстрой дал стране 1148 тонн золота, 62 тысячи тонн олова, 3000 тонн вольфрама, 398 тонн кобальта, 120 тонн урана.

В целом Колыма внесла сравнительно небольшой вклад в атомный проект СССР. С другой стороны, поиски радиоактивного металла помогли закрыть ряд белых пятен на геологической карте Северо-Востока. Пусть здешняя урановая история оказалась недолгой, Колыма сыграла свою роль в создании оружия сдерживания — на первом и самом важном этапе, когда, возможно, только своевременное появление у Советского Союза атомной бомбы и установление "ядерного паритета" спасло человечество от опустошительной Третьей мировой.

Смотрите полную версию на сайте >>>