25 февраля 2023. Россия отметила 100-тие со дня окончания Гражданской войны. Финальные баталии довоёвывали не в Крыму, к 1922 году военные действия продолжались лишь на Дальнем Востоке. А точнее, на глухих таежных и тундровых пространствах между Якутском, Охотском, Чукоткой и Петропавловском-Камчатским. Предлагаем читателям ИА MagadanMedia цикл статей журналиста интернет-издания "Ридус" Валентина Лазарева о последних событиях Гражданской войны на Дальнем Востоке.
Итак, в ходе военных кампаний осени 1921 года и зимы — весны 1922 года есаул Бочкарев оказался главой белогвардейской власти во всем северо-восточном углу России — на Охотском побережье, Камчатке, Колыме и Индигирке, Чукотке. В мае 1922 года новая власть была водворена на Командорских островах. За такие заслуги приморское правительство братьев Меркуловых еще зимой произвело нашего героя в полковники.
Новоиспеченному полковнику предстояло не только разгонять красноармейские отряды, но и править по мере разумения оказавшимся в его руках суровым краем. Мы же рассмотрим, что у Валерьяна Бочкарева из этого вышло.
Одним из главных (если не главным) предназначением всего предприятия Бочкарева — Бирича было овладение природными богатствами Северо-Востока. Одним из важнейших таких ресурсов была пушнина.
Гончарук пишет, что белые "сознательно устремились на север из Охотска за пушными запасами „Холбоса“ (якутского объединения кооперативов. — Прим. авт.), пользуясь тем, что повстанчество окружило Якутск".
Зачастую изъятие пушнины было единственной целью новых белогвардейских властей на Северо-Востоке. Поручик Гончаров, прибывший из Нижне-Колымска новым начальником Чукотского уезда в августе 1922 года, объехал чукотские становища с отрядом из пяти человек, собирая недоимки по пушному ясаку за три года, после чего вернулся обратно. Больше его чукчи не видали.
Но Бочкарев и его отряды были не единственными претендентами на якутские, колымские и чукотские меха. Весной 1922 года полковник порой балансировал на грани войны с другими антисоветскими группировками — и все из-за пушнины.
"Якутское областное национальное управление в апреле отправило на Север за пушниной и вообще для переговоров с бочкаревцами своего уполномоченного Р., который безрезультатно проехал вплоть до Колымска и оттуда на юг. Большую часть пушнины бочкаревцы не успели вывезти, и она застряла на лето в Верхоянске. В ответ на притязания В.О.Н.У. Бочкарев приказал своим офицерам выступить с оружием, но приказ этот не мог быть выполнен прежде всего потому, что отряды северных бочкаревцев состояли большей частью из якутов, которые, конечно, против областников не выступили бы", — вспоминает В. Гончарук.
Интерес Бочкарев проявлял и к полезным ископаемым своих приполярных и полярных владений. Как сообщает Андрей Кручинин, полковник в 1922 году рапортовал на Большую землю о поисках золота в Наяхане — найти удалось два самородка, "один в полфунта, другой в 53 золотника с долями". Еще готовя свой поход на север, Бочкарев писал Хрисанфу Биричу о ресурсном потенциале колымских приисков — по его словам, только Алекминские и Охотские прииски давали от 60 до 100 пудов желтого металла в год.
Официально считалось, что добытое на севере добро пойдет в пользу "приамурской земской власти" во Владивостоке, но на практике СЭО и прибывшие с ним гражданские власти распоряжались ресурсами края по своему усмотрению — читай, продавали иностранцам за твердую валюту или обменивали у них же на оружие.
Весной 1922 года Бирич распорядился "запродать упромышленную на Командорских островах пушнину в зиму 1921—1922 годов" японской компании "Нихон-Моохи" как "предложившей выгодные условия для казны". А уже после изгнания бочкаревцев красное командование на Чукотке докладывало в Петропавловск-Камчатский:
"Белобандитское судно „Магнит“ в октябре ограбило в бухте Провидения склад Союза камчатских кооперативов: сырье, уголь 150 тонн. 130 тонн угля продали в Номе (на Аляске. — Прим. авт.)",— сообщает об этом эпизоде советский сборник 1967 года "Борьба за власть Советов на Чукотке".
Как видим, зачастую отряды бочкарёвцев пускали доставшиеся им природные богатства края на продажу — причем за границу — практически сразу. В связи с этим как советские, так и эмигрантские авторы обвиняли полковника в прямой работе на интервентов — и японских, и американских — ради личного обогащения.
"Не страшны были бы бочкаревские молодцы, потянувшиеся за ценными шкурками камчатских бобров на Камчатку, если бы из-за их спины не показывалась рука, приводящая их в движение, — рука японских милитаристов", — писал представитель Совнаркома на Дальнем Востоке В. Д. Виленский-Сибиряков.
"Бочкарев оказался распорядителем огромных натуральных богатств, зверскую эксплуатацию коих он производил до поры до времени, но не для пользы казны Белого Правительства, а для своей собственной и своих присных", — обвинял полковника историк-белоэмигрант Б. Б. Филимонов.
Впрочем, говорить о полновесной интервенции японцев на Северо-Востоке не приходится. На постоянной основе в Петропавловске-Камчатском в 1921–1922 годах дежурил только крейсер "Канто", и сведений об участии его военных моряков и солдат в действиях против камчатских партизан почти нет. Только из донесений и воспоминаний красных партизан известно о "японском десанте" в июле 1922 года, когда сторонники Советской власти подошли к Петропавловску вплотную. В остальное время сыны микадо оставались наблюдателями, сосредоточив основные силы в Приморье и на Сахалине.
А что до распродажи богатств края кому попало, то, по мнению ряда авторов, у бочкарёвцев не оставалось иного выхода.
"Не получая припасов из Владивостока, Бочкарев и его подчиненные просто вынуждены были перейти к архаичной практике „кормления“, обращая собираемые налоги, в том числе натуральные, на пропитание и снабжение своих частей (например, закупая у иностранных торговцев оружие)", — пишет Андрей Кручинин.
Кручинин, впрочем, преувеличивает: нельзя сказать однозначно, что Большая земля бросила свою северную "колонию" на произвол судьбы. 21 января 1922 года в Петропавловск-Камчатский из Владивостока прибыл пароход "Охотск", который вез на борту 10 055 пудов (164,7 тонны) грузов, принадлежавших 17 коммерсантам.
Но немалая часть этих грузов либо не доплыла до Камчатской области, либо и вовсе никуда не годилась. По данным Валентина Пустовита, около 500 пудов мяса "было по пути выброшено за борт", а еще 176 пудов прибыли на Камчатку испорченными. Аналогичные проблемы были и с другими продуктами.
Белогвардейцы. Фото: из соцсетей
Бочкаревцам приходилось при необходимости самим реквизировать товары коммерсантов — как русских, так и иностранных. Тот же Кручинин приводит факты реквизиции белыми оружия и одежды для нужд отряда у американских коммерсантов Холмса и Свенсона в Охотске. Аналогично действовал на Камчатке и Поляков.
"Для полного вооружения отряда я принужден был в срочном порядке прибегнуть к конфискации нарезного оружия у пришлого элемента и торговцев, тем более что при этом надлежало пресечь вредную деятельность некоторых лиц и фирм, уличенных в тесной связи с большевиками".
Взамен реквизированного у иностранных "акул капитала" добра люди Бочкарева оставляли им долговые расписки — предполагалось, что по ним рассчитается Приамурское правительство.
Отдельной проблемой для новой власти на Северо-Востоке стал вопрос о торговле спиртом. 16 ноября 1921 года — в первые недели правления белых — Хрисанф Бирич провел совещание о порядке продажи "зеленого змия" в регионе, на котором было решено ввести свободную торговлю спиртными напитками и обложить их акцизом.
К слову, о спирте: проблемой для бочкаревского Северо-Востока стало его потребление не только местными, но и офицерами. Пьяные стычки белогвардейцев с гражданскими и друг с другом были нередки, например, в Петропавловске-Камчатском.
"Беспрерывное пьянство и разгул среди чинов отряда, в особенности конвоя генерал-майора Полякова, не прекращались и многократно переходили в ругань, драки и дебоши, во время которых затрагивали и частных лиц. В то же время работа отряда в отношении его прямого назначения — активной борьбы с большевиками — совершенно остановилась", — докладывал об этом Хрисанф Бирич.
Иногда по пьяной лавочке приехавшие бить красных люди вместо этого убивали друг друга. В Охотске крупная для мелкого городишки кровавая драма произошла уже в декабре 1921 года, спустя два с половиной месяца после боев за город. 20 декабря двух офицеров местного интендантства, полковников Данилина и Львова, обнаружили у себя дома застреленными.
При дальнейшем разбирательстве выяснилось, что Данилин и Львов, по обычаю русского интендантства, заворовались в хлам: прятали продовольствие под полу, утаивали спирт и устраивали пирушки почти каждый день. С мафией полковников дела вел и гарнизонный врач доктор Крамник, который превратил свой лазарет в "настоящий кабак".
В то же время офицеры и их семьи перебивались с хлеба на квас. Начальник охотского гарнизона капитан Грундульс, его жена и штаб "сидели на одних рисовых или картофельных котлетах". Капитан докладывал в Гижигу, что 26 ноября — в День георгиевских кавалеров — он "почти выпрашивал одну-две рыбки" в гарнизонной лавке, но интенданты "не соблаговолили даже предложить".
После одной из интендантских гулянок и произошло это "чисто охотское убийство". История началась вечером 19 августа, когда прапорщик Лифляндер явился к Данилину и Львову, чтобы взять под арест кутившего с ними штабс-капитана.
"После непродолжительного разговора полковник Данилин взял Лифляндера за рукав и попросил выйти из кухни. В коридоре прапорщик быстро повернулся, зарядил винтовку и направил ее на полковника. Данилин выхватил браунинг и выстрелил…" — приводит эту историю Валентин Пустовит.
Через 15 минут четверо товарищей тяжелораненого Лифляндера — корнеты Калмыков и Истомин, прапорщики Эйхлер и Чернов — ворвались к интендантам.
"Данилин, выходя из комнаты, где „машинально ходил“, попал под выстрелы в упор и грузно опустился в кучу дров около печки, будучи убитым наповал. На шум вбежавших с криком и ругательствами офицеров поднялся с койки полковник Львов. Когда убивали Данилина, он подошел к тем же дверям с другой стороны… Поднял руки вверх и произнес: „Я, господа…“ И — больше ни слова. Раздалось снова несколько выстрелов подряд из револьвера и один из винчестера".
Впоследствии офицеры-убийцы заверяли, что полковники стреляли в них первыми, но анализ оружия Данилина и Львова опроверг их слова. 24 декабря Охотский военно-полевой суд приговорил всю четверку — Калмыкова, Истомина, Эйхлера и Чернова — к расстрелу.
В Петропавловске тоже было неспокойно: 7 января 1922 года в помещении генеральского конвоя выстрелом из карабина был убит урядник Алексей Грабовский. Убийцу — не то что в Охотске — так и не нашли. Бирич впоследствии утверждал, что от рук своих же, с позволения сказать, товарищей на охотском побережье погибли до 60 бойцов СЭО.
Более культурных форм досуга у жителей края, казаков и офицеров было немного. Они были сосредоточены в областном центре — Петропавловске-Камчатском.
В городе еще с дореволюционных времен действовал Народный дом — этакий протоклуб, в котором периодически давались театральные и музыкальные представления. Проходили спектакли и при бочкаревцах. Но гражданская война вносила в репертуар свои коррективы — 25 июня 1922 года был отменен фарс в трех действиях "Ни минуты покоя" по случаю траура по убитому красными подпольщиками шефу белой контрразведки подпоручику Пояркову.
Бывали в Народном доме и более специфические забавы. 2 апреля того же года любители церковного пения устроили там духовный концерт под управлением священника Михаила Ерохина. "Камчатский листок" писал, что присутствующие получили "полное художественное наслаждение".
Представители новой антисоветской власти попытались ввести и свои самодельные праздники: так, в Петропавловске 26 мая 1922 года отмечалась годовщина переворота братьев Меркуловых во Владивостоке.
Праздновали белые, впрочем, и события, не связанные с войной русских с русскими: 4 июня в городе был освящен памятник-крест на братской могиле защитников камчатской столицы от английского десанта 1854 года. Развлекались, как умели, и их иностранные союзники.
"Вчера здесь были лыжные состязания у японцев, только офицеров с посыльного судна „Канто“, причем играл ихний оркестр, и устроили они эти состязания на радиостанции. Всего было семь призов, и первый был выигран летчиком лейтенантом Ичимарусан", — писал сын Хрисанфа Бирича Арсений своему зятю в Усть-Камчатск.
В какое-то время белогвардейцам показалось, что они пришли на Северо-Восток всерьез и надолго. Валерьян Бочкарев даже начал строить некие стратегические планы. И важную роль в них играла бухта Нагаева на побережье Охотского моря, где сейчас расположен "солнечный" Магадан.
Бухта Нагаева в 2020 году. Фото: wikipedia.org
Полковник, оценивший удобство бухты как якорной стоянки, задумал оборудовать там "угольную базу и стоянку судна" и направил на рекогносцировку офицеров. Они составили отчет, судя по которому, тщательно обследовали берега бухты на предмет плодородия почвы, глубины вечной мерзлоты — словом, всего необходимого для будущей "постройки городка".
"В сущности, Валериан Иванович выступил в роли последнего колонизатора крайнего Северо-Востока России в классическом смысле слова, и не случайно, наверное, его действиям сопутствует лексика, казалось бы, ушедшая в прошлое — тот же „городок“ (в значении не „маленький город“, а укрепленное поселение, острог, форт), „ясак“ и проч. Не случайно и замечание современника, что воскресла „традиция казацкого завоевания края“". Так описывает Андрей Кручинин деятельность командующего СЭО.
Но ход исторических событий показал, что все масштабные планы новых хозяев Северо-Востока были не более чем маниловщиной. Как бочкаревщина ушла из региона столь же легко, как и пришла, вы узнаете в следующей части.
_________________
Продолжение следует...