Александр Пелевин: как и гениальный актёр Лапенко, я метамодернист

О жанровой идентификации, любви к созиданию и известном однофамильце – в интервью PrimaMedia
Александр Пелевин
Фото: ИА PrimaMedia

28 сентября 2020. Фестиваль "ЛиТР-2020" завершился. Корр. ИА PrimaMedia успел пообщаться с одним из самых необычных гостей фестиваля — писателем и поэтом Александром Пелевиным. В интервью он рассказал, к какому жанру относит свои тексты, на что его вдохновил Владивосток и чем он планирует заниматься по возвращении домой.

— Александр, вы — самый открытый из современных писателей. Представлены во всех соцсетях, регулярно публикуете посты на разные темы. В итоге подписчики знают о вас всё: от творческих планов и политических взглядов до самочувствия кота. Это помогает?

— Современный писатель должен быть всегда на связи. Это сближает с читателем и даёт простор для самопрезентации. В сети сегодня происходит очень многое. Есть авторы, которые начинали именно как сетевые писатели. Текст Глуховского "Метро" родился именно так. Он выкладывал что-то в сети, его стали читать, ждать продолжения, в итоге появился роман. 

— Вас представили как писателя-фантаста, хотя сами вы с эти определением не вполне согласны. 

— Обычно этот жанр противопоставляют так называемой "большой литературе", считая чем-то несерьёзным. Фантастика — это некое допущение, описание того, чего нет. Но при этом мы не считаем фантастикой роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Не называем фантастом Гоголя. 

Формально мифы древней Греции — тоже фантастика. Но греки делали допущение не вполне осознанно — они искренне верили в то, что есть боги, которые живут на горе Олимп и вмешиваются в жизнь смертных. Они не считали, что выдумывают что-то несуществующее. 

По моему мнению, фантастика — это не столько жанр, сколько творческий метод, а разделение на фантастику и "большую литературу" определяется персоналиями писателей. Тот же Рей Бредбери — бесспорно, это большая серьёзная литература. И при этом никто не отрицает, что он классик мировой фантастики.

Кстати, мой третий роман "Четверо" вполне подходит под определение фантастического. В нём есть космическое путешествие и столкновение с новой формой жизни. Другие книги я бы всё-таки определил как мистический реализм. 

А по большому счёту даже деление на серьёзную литературу и беллетристику может быть условным. Взять роман Лазарчука и Усенского "Посмотри в глаза чудовищ". Сюжет такой: якобы поэт Николай Гумилёв не был расстрелян чекистами, а выкуплен тайным орденом "Пятый Рим", после чего стал членом некой мистической организации и сражался с рептилоидами. На первый взгляд — трэш, но на самом деле — умнейшая книга с отсылкой к куче конспирологических теорий и реальных исторических фигур, а направление сюжета задано незаконченным произведением Льва Гумилёва "Поэма начал". 

— Есть популярный мем, на котором суровый мужик с глубокомысленным видом произносит: "Да ты пойми, из постмодернизма выхода нет". Вы же относите себя к метамодернистам и успешно вышли за рамки бесконечного цитирования. Почему?

— Если постмодернизм разрушает старые смыслы, высмеивает их и резвится на руинах и осколках, то метамодернизм наоборот — на обломках разрушенного создаёт новые смыслы взамен утраченных старых. И в этом смысле я, конечно, метамодернист. И гениальный актёр Лапенко — тоже метамодернист, он из образов 80-х и 90-х годов создал новую интересную художественную реальность. Я тоже за созидание. 

— Наверное, отсюда и ваша любовь к имперской эстетике 30-х годов и сталинскому ампиру?

— Когда-то я был нацболом и даже сталинистом, но со временем понял, что любая идеология — это призма, которая искажает реальность. Время, которое принято называть сталинизмом, очень разное: с одной стороны, репрессии, и это плохо. Но было и колоссальное строительство, был рывок в будущее. И неоклассика того периода, особенно в архитектуре, это эстетика созидания, монументальность и бескомпромиссность. А ещё это просто красиво. 

— Вы впервые в Приморском крае, причём помимо фестивальных площадок во Владивостоке побывали и в глубинке. Как прошла встреча в Вольно-Надеждинском?

— Удивительно тепло. Были люди разного возраста, интересовались, задавали вопросы. Кстати, Вольно-Надеждинское — классический русский райцентр. Точно такое же село, с такими же пенсионерками, школьниками, дворами, может быть и в Рязанской области. Мы одна страна.  

После этой встречи я понял, что люди хотят культуры, но им её не дают, потому что думают, что люди не хотят культуры. 

Видимо, ответственные за культуру думают примерно так: "Им сойдёт и Петросян, и международная пилорама". В итоге от народа прячется огромный пласт новой русской культуры — интересной, создающей современные понятные образы. Например, художница Александра Железнова, которая помимо картин пишет книгу "Самый тёмный час". Это особый мир, в которой есть чиновники, заводы, господин Октан и госпожа Нефть... Иллюстрации она выкладывает в группу "ВКонтакте", и это единственная доступная площадка, хотя уверен: реальная выставка имела бы огромный успех. Есть реперы с умными текстами, есть отличная музыка. Например, "Чёрная ленточка" — по мне, это лучшая современная группа. 

Но вместо этого с экранов и официальных площадок на людей льётся лютая дичь. И в этой связи фестиваль "Литература Тихоокеанской России" — уникальная площадка, которая обеспечила связь культурной жизни дальнего Востока и столичных регионов. Сегодня этого так не хватает нашей большой стране. 

— А если наоборот, дальневосточных писателей отвезти в Питер?

— Я уже подумал об этом! Было бы здорово "отзеркалить" ЛиТР:  Владивосток — ворота в Азию, Питер — окно в Европу. Причём можно привезти не только Дальневосточных авторов. Интересные писатели есть в Перми, на Урале, в Сибири. Будет здорово!

— Александр, на одной лекции вы сказали, что вдохновение и идея для сюжета могут прийти откуда угодно. Пребывание во Владивостоке ни на что не вдохновило?

— Мне очень у вас понравилось. Пока я не многое увидел, но и этого хватило, чтобы понять, какая здесь изумительная природа, какое живое море. А ещё нас обещают отвезти на экскурсию в тайгу, в заповедник. Так что идея для новой книги уже появляется: что-то о первых исследователях Дальнего Востока. Или таёжный детектив из 90-х годов. А может, объединю обе эти сюжетные линии.

— Можно считать это ближайшим творческим планом?

— Не совсем. По возвращении я планирую отдохнуть, а потом взяться за книгу. Это будет психиатрический триллер о Древнем Риме. В качестве консультанта буду привлекать одного из питерских реконструкторов — у них целая фаланга с амуницией и макетами оружия. А если снимут карантин, попробую съездить в вечный город.  

— Не могу не спросить: вас часто путают с однофамильцем, писателем Виктором Пелевиным? 

— Последнее время реже, хотя случалось, что мне на читательских встречах приносили на подпись книги Виктора Олеговича. 

Во Владивостоке за Виктора меня приняли всего два раза. Это прогресс. 

Смотрите полную версию на сайте >>>


Следующая новость