MagadanMedia совместно с историком Иваном Паникаровым запустило проект #КолымскаяАтлантида. Публицист, создатель музея памяти жертв репрессий "Память Колымы" ведет просветительную работу в регионе, издает книжную серую "Архивы памяти" и почти 40 лет занимается поиском бывших узников Колымы и историей треста "Дальстрой". Ивану Паникарову есть, что рассказать не только землякам, но всем жителям нашей планеты.
"Австрийский шпион"
Петр Зигмундович Демант, 1939. Фото: Из архива Ивана Паникарова
С Петром Зигмундовичем Демантом мы встретились в Магадане в июне 1996 года, куда он в числе других москвичей, бывших узников Колымы, приезжал на открытие памятника жертвам политических репрессий "Маска скорби". Заочно, по письмам, я был знаком с ним, поэтому и разговор у нас получился теплый, дружеский.
Устроившись поудобнее в кресле в гостиничном номере, бывший колымский зэк обратился ко мне:
— Ну, спрашивай, что тебя интересует. Так и быть, расскажу.
Мне известно, что моего собеседника в Ягодном многие знают и помнят, но не столько по фамилии, сколько как "австрийского шпиона". С вопроса, почему именно "австрийский шпион", и началась наша беседа.
— Да, я австриец, — подтверждает Петр Зигмундович, — и меня, в самом деле, многие годы, особенно официальные власти, считали иностранным шпионом. Есть такая русская поговорка: "Дыма без огня не бывает", хотя в моей истории ни огня, ни дыма не было. А шпионский ярлык на меня навесили вот почему.
Мой собеседник сделал небольшую паузу, как бы вспоминая, и продолжил: – Родился я действительно в Австрии, но детство и юность прошли в городе Черновцы, где служил мой отец, кадровый военный. Этот город до осени 1939 года входил в состав Румынии. Когда территория Северной Буковины была насильно присоединена к советской Украине, многие её жители ушли – кто в Румынию, кто в Венгрию, кто в Австрию, не желая быть советскими подданными. Я же решил не менять место жительства – ведь здесь прошла большая часть моей жизни. Тогда я работал в краеведческом музее. Честно сказать, ни русского, ни украинского языков не знал, кроме нескольких русских слов, которые в детстве слышал от отца...
— А что, ваш отец говорил по-русски?
— О да! Хотя и с сильным акцентом, но общался. Ему поневоле пришлось выучить его. Если хотите, я расскажу немного об отце.
— Конечно, это интересно.
— Мой отец во время Первой мировой войны участвовал в боевых действиях против Антанты и попал в русский плен. Более трех лет его содержали где-то в сибирских тюрьмах, и за эти годы он трижды совершал побеги. Первый раз его поймали где-то в Забайкалье с чужими документами, в которых он значился русским. Но какой из него русак, если он с сильным немецким акцентом разговаривал. Отправили в Читу вместе с пленными турками. Но он сумел второй раз сбежать, ушел в Харбин. В этом городе хотел обратиться в шведское посольство, которое могло его через Америку переправить в Австро-Венгрию. Но охрана посольства не захотела его выслушать, арестовала и передала российским властям. Опять заключили в тюрьму... Соседи по камере, пленные турки, знали, что отец дважды совершал побег, и предложили ему вновь решиться на этот шаг – уйти через Гоби в Монголию и далее – в Афганистан. Но он избрал другой путь и снова в одиночку ушёл в побег. Добрался до Иркутска, на дворе уже была зима. И тут помог ему один священник. Каким образом? Отец попал на какой-то религиозный праздник, который проходил на реке. По обычаю в прорубь бросали железный крест, и кто-то должен был его достать, ныряя в ледяную воду. Обычно для этой цели за определенную плату церковники нанимали цыган. В этот же раз ныряльщик то ли мороза испугался, то ли хотел, чтобы больше заплатили ему, заартачился. А народ ведь ждет, церемония задерживается. И тут какой-то мужик, прорвавшись сквозь толпу, молча раздевшись, ныряет в прорубь и достает крест. Это был мой отец.
После праздника доставили его к священнику. Тот начал интересоваться, что за человек, откуда и так далее. Отец, конечно, не стал ему рассказывать свою историю, а назвался мещанином Степановым, которого якобы ограбили разбойники. А священник и говорит ему: "Вижу я, какой ты Степанов, говоришь-то не ахти как по-русски. Ну да ладно, не бойся, не сдам тебя властям. Ты меня выручил, и я тебе помогу. Говори, что нужно". Отец сказал, кто он на самом деле, куда путь держит. Переправил его священнослужитель в Пермь с караваном, следовавшим на ярмарку. А оттуда отец, ради Христа попрошайничая, пошёл на север в сторону Финляндии. Добрался до неё и через Швецию попал на родину – в Австро-Венгрию. Вот за эти-то три года скитаний по российской земле и научился русскому языку.
Петр Зигмундович Демант, Колыма, после лагеря. Фото: Из архива Ивана Паникарова
Петр Зигмундович умолк, вспоминая, на чем прервался его рассказ о себе, и продолжил:
— Так вот, остался я, иностранец, в стране Советов жить, не подозревая, что мною уже заинтересовались соответствующие органы. По-прежнему работал в музее. И вот 13 июня 1941 года попал в лапы НКВД. Обвинили в том, что я якобы шпион. Австриец по национальности, живу в СССР – почему не уехал, как другие, на родину? А так как я учился за границей, в высших учебных заведениях Чехословакии и Германии, то пришили мне и ярлык агента разведок этих государств. И загремел я в сибирские лагеря на пять лет. Отбыл наказание, освободился из лагеря вовремя и в 1946 году устроился работать на бумажную фабрику Пудинского райпромкомбината Томской области. Но трудился недолго, снова арестовали...
12 сентября 1946 года состоялся суд, – продолжает свой рассказ о следующем этапе лагерной жизни Петр Зигмундович. – Теперь меня судил Военный трибунал Томского гарнизона по ст.ст. 19 и 58 п.п. 1, 8, 10, 14. (Статья 19 – "покушение на какое-либо преступление, а равно и приготовительные к преступлению действия, выражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления...". Статья 58 пункт 1 – "контрреволюционное действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов... или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных политических и национальных завоеваний пролетарской революции... пункт 8 – совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти... пункт 10 –пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти... пункт 14 – контрреволюционный саботаж... (Уголовный Кодекс РСФСР, редакция 1926 года. – И. П.). Получил десять лет и пять "по рогам", то есть поражения в правах. Однако военная Коллегия Верховного суда СССР сочла достаточной мерой наказания восемь лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58-10. В 1959 году, уже после освобождения, дело было пересмотрено и поражение в правах отменено, хотя я практически и лагерный срок, и ссылку отбыл полностью.
Со станции Асино Томской области в числе многих заключенных меня повезли железной дорогой в Находку. В конце ноября погрузили на пароход "Советская Латвия", и через восемь-десять дней мы прибыли в Магадан. А потом лагеря Дальстроя – "Новый пионер", "Спорное", "Днепровский" и другие. Из "Днепровского" я и освободился 31 августа 1953 года...
— А в каком году вас реабилитировали, Петр Зигмундович? – поинтересовался я.
— Все эти годы и в лагере, и после освобождения я считал, что ни в чём не виноват перед Советами, а тем более – перед народом, врагом которого, судя по пунктам статьи, меня сочли. Поэтому и не обращался ни в какие инстанции по поводу своей реабилитации. Никогда не писал ни жалоб, ни заявлений, ни просьб о помиловании, как многие делали, будучи в заключении и после освобождения из лагеря. Советский суд я просто не признавал так же, как и его решения в отношении обеих моих судимостей. Более того, считал ниже своего достоинства просить этот орган разобраться во всём том, что со мною произошло. Судимость с меня, конечно, была снята, но я не был оправдан. Лишь после развала Союза и по настоятельной просьбе спутницы жизни Ирины Петровны, которая указала мне на большие льготы репрессированным (это было время пустых полок в магазинах), я для успокоения совести и удовлетворения требований супруги в ноябре 1991 года обратился в прокуратуру. И спустя три дня получил документ о реабилитации...
Петр Зигмундович Демант, Ягодное, 70-е. Фото: Из архива Ивана Паникарова
После освобождения из лагеря "Днепровский" Петр Зигмундович остался работать там по вольному найму. А когда в 1955 году лагерь и посёлок ликвидировали, приехал жить в Ягодное. Устроился грузчиком в торговую контору УРСа и до 1978 года трудился там.
Но и после освобождения из заключения "австрийский шпион" находился под негласным надзором КГБ. Имея два высших образования, владея несколькими языками (немецким, английским, французским, испанским, итальянским, чешским, польским и другими), он не мог найти работу по своим знаниям и способностям. Вернее, во всех организациях ему отказывали в трудоустройстве. Так и проработал до пенсии грузчиком. По его примерным подсчетам, за 23 года своей трудовой деятельности в УРСе через его руки прошло 75(!) тысяч тонн грузов – мешки с сахаром, мукой, солью, ящики со стеклом, гвоздями, посудой, пианино, мотоциклы и другие товары народного потребления. А зарплату тогда он получал всего 80 рублей в месяц.
— В начале 1970-х годов решил оставить физический труд, – рассказывает Петр Зигмундович. — Ведь перевалило за пятьдесят... Договорился с начальником метеостанции на Бохапче насчет работы – у меня второй класс радиста. Он согласился взять, но через некоторое время отказал. А через пару лет мы с ним вновь встретились, и он объяснил мне причину отказа. Оказывается, в местном отделении КГБ узнали, что я хочу уйти на метеостанцию, и позвонили начальнику, дав указание не принимать меня на работу.
Петр Зигмундович точно знал, что числится в списках неблагонадежных людей в КГБ, хотя и не понимал почему – ведь наказание отбыл сполна.
Подводя итог своей лагерной одиссеи, П.З. Демант сказал:
– Это краткая моя биография, так сказать, "скелет". А "мясо" – увлечение музыкой, фотографией, радиоделом, туризмом, альпинизмом, немного писательской деятельностью и т. д.
Кстати, Петр Зигмундович вместе с работниками вневедомственной охраны Чистяковым и Тармыхиным в 1957 году первым покорил самую высокую гору в Магаданской области – пик Абориген. С тех пор ежегодно проходят маршрутом, проложенным ветераном Колымы, не только любители альпинизма нашего района, но и гости из других населенных пунктов области и страны.
В 1960-70-е годы он вёл секции альпинизма и туризма в Ягодном. Ребята, занимавшиеся в этих секциях, не раз становились победителями и призерами различных областных соревнований. Некоторые из них, такие, как Георгий Уртаев, Александр Чистяков, Владимир Чеховских и другие с благодарностью вспоминают своего учителя.
Занимаясь с ребятами альпинизмом и туризмом, Петр Зигмундович вовсе не числился в штате тренеров-педагогов районного спорткомплекса, не получал за свою работу деньги. Но с ним все считались, ибо видели, как к нему тянется детвора.
П.З. Демант – автор нескольких книг. Его перу принадлежат романы "Зеркало тети Сарры", "Вижиланты золотой Монтаны", автобиографическое произведение "Счастливые тридцатые годы", ряд новелл и рассказов. Два рассказа — "Карьера Терехова" и "Идол" — из тогда еще не опубликованной книги Петра Зигмундовича "Сибирские миражи", были опубликованы в Ягоднинской районной газете "Северная правда" в 1996 и 1997 годах (книга вышла позже).
Но самое знаменитое его произведение – "Зекамерон XX века", которое автор написал, живя в Ягодном, где идет речь о колымских лагерях и людях, отбывавших в них наказание.
— Эту книгу я начал писать в 1970-х годах и чуть было в очередной раз не пострадал из-за нее, — вспоминает Петр Зигмундович. — Как-то, находясь на стационарном лечении в больнице в Ягодном, я рассказал ребятам по палате эпизод из лагерной жизни, который произошел на прииске "Днепровский". Все внимательно, с интересом слушали. А когда я закончил рассказывать, один из знакомых задал мне вопрос: почему, мол, не напишешь обо всём, что случилось с тобой, книгу? Действительно, подумал я. И на другой день взялся за воспроизведение своих воспоминаний на бумаге. Писал и прятал под подушку. Выйдя из больницы, продолжал писать. К середине 1970-х годов рукопись была готова, но предлагать её какому-либо издательству для публикации я не собирался. Понимал, что не опубликуют, более того – обвинят в искажении действительности. О том, что я пишу о лагерях, каким-то образом прознали местные сотрудники комитета госбезопасности, но в открытую меня не преследовали, понимая, что нужны доказательства. Кое-кто из жителей Ягодного (меня в посёлке знали все от мала до велика), как позже мне стало известно, пытался по указанию КГБ выяснить, действительно ли я пишу мемуары. Как бы между прочим расспрашивали о пережитом, интересовались литературой, имеющейся в моей библиотеке, советовали взяться за перо. Я, конечно, смекнул, в чём дело, соглашался: мол, можно написать, да вряд ли кого-то заинтересуют мои воспоминания. Сначала рукопись прятал дома, но потом, боясь обыска, передал очень хорошей моей знакомой Вере Гавриловне Амельченко, которая хранила ее несколько лет и после моего отъезда на "материк" прислала мне. А когда в стране начали открыто говорить и писать о прошлом, я издал "Зекамерона"...
Петр Зигмундович Демант, Москва, 1995 год. Фото: Из архива Ивана Паникарова
Около двух часов продолжалась наша беседа. В гостиничный номер заходили москвичи, тоже бывшие узники, приехавшие вместе с Петром Зигмундовичем на открытие памятника. Один из них, А.А. Александров, после того, как рассказчик поведал о своем втором аресте и отправке в этап со станции Асино, обратился к Петру Зигмундовичу:
— Слушай, а ведь мы с тобой одним эшелоном в Находку ехали. Я даже помню твою фамилию, потому что редкая она, к тому же и нерусская...
И старожилы Колымы начали уточнять всякие детали, связанные с их отправкой на Северо-Восток. И действительно, все сходилось: вспомнили, какая погода стояла в тот дань, станцию и состав, фамилии энкавадэшников и приключения в пути. Оказалось, что и на Колыму их везли одним пароходом...
Остается лишь добавить, что в Москве в 2003 году под псевдонимом Вернон Кресс вышла книга "Мои три парохода", в которой автор рассказывает о своей послелагерной жизни в посёлке Ягодное и о многих жителях 1950-70-х гг. этого районного центра.
11 декабря 2006 года Петр Зигмундович Демант, после тяжелой продолжительной болезни умер в Москве.
Настоящий шпион
Шифрин Авраам Исаакович, 1991. Фото: Из архива Ивана Паникарова
Многие граждане СССР в 1930-50-е годы отбывали наказание в советских лагерях и тюрьмах незаслуженно, чему подтверждение – тысяч реабилитированных в 1950-60— годы, в годы так называемой перестройки и позже. Процесс реабилитации продолжается и сейчас.
Но отбывали наказание в лагерях, как говорится, и "за дело". И люди эти знали, в чем их вина. Поэтому, после освобождения и не обращались за реабилитаций. Об одном таком человеке – настоящем шпионе, и пойдет речь ниже. Все рассказанное здесь, действительно имело место в жизни человека, чему подтверждение – копия приговора в конце моего повествования.
"Добрый день, друзья!
Ваш адрес я получил от Майи Кофман, и порадовался, что кто-то в России всё-таки неравнодушен к судьбам бывших заключенных…" Так начинается письмо, написанное гражданином Израиля Авраамом Шифриным, которое было получено обществом "Поиск незаконно репрессированных" ещё 13 февраля 1998 года. А заканчивается письмо словами: "…Я сам пробыл в Озерлаге, Казахстане и Потьме 14 лет. Мой отец погиб после 10 лет на Колыме…"
К сожалению, ответов на многие вопросы, поставленные активистами общества в ответном письме, получить не удалось, так как Авраам Исаакович внезапно умер 5 марта. На некоторые вопросы ответила его супруга Элеонора Шифрин. Вот её рассказ о муже.
"Отца Авраама, инженера-строителя, арестовали в 1937 году, по доносу жившего у них в квартире дальнего родственника, сообщившего, что Исаак рассказал антисоветский анекдот. И оказался он на Колыме, где, отбыв десять лет, остался в качестве ссыльного. Вскоре, после освобождения умер… К сожалению, другими сведениями я не располагаю.
С момента ареста отца, Авраам стал убежденным антисоветчиком. После школы он хотел поступить в летную школу, но его не приняли, ибо был он сыном "врага народа". Однако, почему-то (вне всякой логики!) приняли в юридический. Через год началась война, и Авраама отправили на фронт в штрафной батальон, где в основном были дети репрессированных. По закону того времени, штрафбат – до первого ранения или первой награды. Авраам был ранен в бою, но и после госпиталя вновь оказался в штрафниках. И снова ранение. Теперь он поступил по-другому: выбросил свои документы, и при опросе назвал вымышленные биографические данные, сохранив лишь фамилию. Вернувшись на фронт, он попал в нормальную часть, и продолжал воевать.
Грамотных было не много, а у него все-таки за плечами был курс юридического института, так что вскоре он стал офицером, и попал в военную прокуратуру. Войну закончил в звании майора, многократно награждённый, дважды раненый – это было достаточным основанием для дальнейшей карьеры на "гражданке".
После демобилизации Авраам попадает в Краснодарский край, где его назначают старшим следователем по уголовным делам. Тогда ему было 22 года… Он думал, что вот теперь отомстит за отца, но вскоре понял, что до настоящих преступников, которые обладают неограниченной властью, ему не добраться. Авраам ушёл из прокуратуры, и был принят в систему министерства вооружения на должность юрисконсульта (тогда это было отдельно от министерства обороны). Эта должность дала ему возможность, наконец, расквитаться с Советской властью: шла война в Корее, а он имел доступ к такой информации о советском оружии, которая была просто бесценной для американцев. Авраам изобрел такой способ передачи информации, что американцы и представления не имели о том, кто им её передает. Одного лишь он не учел – в ЦРУ был советский агент, который и сообщил об утечке информации определенного характера…
Арестовали Авраама 6 июня 1953 года. Однако КГБ не был уверен в том, что это он является источником утечки секретной информации, пока две недели спустя не вышли на его истинную родословную. Когда в один из дней его ввели в роскошный кабинет Кабулова, который лично курировал его дело (ещё бы – на сотни липовых "шпионов" вдруг нашелся один настоящий), тот встретил его, потрясая папкой с делом отца и криком: "Теперь мы точно знаем, что это ты!" Но Авраам, несмотря на пытки, ни в чем не признался. Тем не менее, его приговорили к расстрелу. Но тут "слетел" Берия, а вместе с ним Кабулов, Меркулов и прочие, и ему заменили смертную казнь на 25 лет и 5 поражения в правах. Сидел он в Тайшете, Озерлаге, Семипалатинске (участвовал в семи (!) попытках побега)… Всего просидел 10 лет и 4 года в ссылке в Казахстане…"
Ниже приводятся выдержки из приговора (сохранены стиль, пунктуация и правописание документа):
"10 декабря 1953 г. судебная коллегия Московского Военного трибунала… рассмотрела в закрытом судебном заседании… уголовное дело № 1762-кс по обвинению по ст. 58-1-а УК РСФСР Шифрина Ибрагима (он же Абрам) Исааковича 1920 (он же 1923) года рождения, уроженца г. Минска БССР, еврея, беспартийного, женатого, имеющего на иждивении одного ребенка, по образованию юриста, ранее не судимого, участника Отечественной войны, военного инвалида 3 гр., временно прописанного в г. Москве… работавшего до ареста ст. юрисконсультом системы Минстерства Вооружения СССР, военнообязанного
УСТАНОВИЛА:
что в материалах предварительного следствия и в ходе судебного заседания трибунала нашло подтверждение следующее:
6 июня 1953 г. в г. Москве был арестован бывший юрисконсульт системы Министерства Вооружения СССР Шифрин Ибрагим Исаакович. Основанием для ареста послужило систематическое агентурное наблюдение органов государственной безопасности за преступными действиями Шифрина, а также последующее разоблачение его преступного прошлого: подделки личных документов (с целью скрытия репрессии отца – Шифрина Исаака) и проникновения на работу, где он имел доступ к государственной тайне по коду секретности 1, 2, 3 групп.
Из показаний подсудимого Шифрина и из архивных материалов… установлено, что находясь на фронте и воспользовавшись своим ранением, Шифрин собственноручно подделал свои личные документы изменив год рождения с 1923 на 1920 г. и имя с Абрама (Авраама) на "Ибрагима". Этим Шифрин добился того, что его больше не идентифицировали, как сына врага народа Исаака Шифрина осужденного в августе 1938 г. на 10 лет ИТЛ по ст. 58-10 УК РСФСР и отбывавшего в 1941 г. наказание в спецлаге на Колыме…
Сознательно обманув органы госбезопасности и заполнив ложными сведениями анкеты отдела кадров и секретного допуска подсуд. Шифрин продвигался с повышением по службе и имел свободный доступ к секретным документам связанным с вооружением нашей страны и военной промышленностью.
Органами контрразведки СССР достоверно установлено попадание секретных сведений, которыми располагал подсуд. Шифрин в руки иностранных разведок…
…экспертиза Особого Отдела МВ СССР актом от 14 июля 1953 г. установила, что подбор сведений попавших к врагу мог сделать именно подсуд. Шифрин ведавший специфическими сведениями по заключению межведомственных договоров…
По сведениям контрразведовательных органов ГРУ СССР сведения переданные подсуд. Шифриным стали достоянием разведок США и гос. Израиль, которые используют их для подрыва военной мощи СССР. Таким образом подрывная шпионская деятельность подсуд. Шифрина принесли конкретный ущерб нашей Родине, что является отягчающим обстоятельством по делу.
Органами государственной безопасности СССР установлен конкретный факт встречи подсуд. Шифрина с двумя руководителями шпионской сети США в СССР: Джоном Максвини и Гарвеем – сотрудниками американского посольства в Москве. Эта встреча произошла 6 мая 1953 г. в г. Москве и по ряду особых обстоятельств органам госбезопасности не удалось задержать подсуд. Шифрина на месте преступления – он скрылся, но впоследствии обнаружен и задержан…
Именно этим определялась враждебная внутренняя сущность подсуд. Шифрина, который, скрывая свои враждебные нашему социалистическому строю взгляды, систематически вредил СССР ведя подрывную шпионскую деятельность на протяжении с 1948 г. по 1953 г.
…материалами дела, допросом свидетелей Глейса Б.И., Осина З.А., Прат В.М., а также актом экспертизы Особого Отдела МВ СССР от14 июля 1953 г. и данными представленными из ГРУ СССР подсудимый Шифрин А.И. полностью изобличен в систематической шпионской деятельности проводимой им в период с 1948 г. по 1953 год в пользу разведок США и Гос. Израиль.
На основании изложенного судебная коллегия военного трибунала МВО СССР признает предъявленное подсуд. Шифрину Ибрагиму (Абраму) Исааковичу обвинение в шпионской деятельности доказанным и квалификацию его преступной деятельности по ст. 58-1-А УК РСФСР правильной…
Руководствуясь изложенным и ст. ст. 308 и 315 УПК РСФСР судебная коллегия военного трибунала МВО СССР признала Шифрина Ибрагима (Абрама) Исааковича виновным в шпионаже в пользу государств: США и Израиля – и, в соответствии с санкцией ст. 58-1-А УК РСФСР
ПРИГОВОРИЛА: к высшей мере социальной защиты – расстрелу…"
По словам супруги Авраама Исааковича Элеоноры Шифриной, он всегда смеясь говорил: "Я везучий! В штрафбат послали на убой – не погиб; приговорили к расстрелу – не расстреляли; дали 25 лет – просидел всего десять…"
Шифрин Авраам Исаакович, Израиль, 1996. Фото: Из архива Ивана Паникарова
Последние три года перед выездом из СССР Авраам прожил в Одессе. В августе 1970 года он добился разрешения выезда на Запад, а потом уже в Израиль…
Авраам Шифрин никогда не обращался к советским властям с просьбой о реабилитации: он знал, за что сидел, в отличие от тысяч других, отбывавших сроки наказания "ни за что"…
Материал подготовил Иван Паникаров, поселок Ягодное, Магаданская область.
